– Ведите себя спокойно, господа, – произносит он, и его голос слышится Ивану словно из патефона, у которого кончается завод. – Сейчас ребята вернутся, и продолжим разговор.

Молинари едва заметно кивает Штарку: хочет, чтобы я отвлек Федяева, понимает Иван. Ведь ноги-то у нас не связаны. Но кидаться на гостеприимного хозяина ни к чему: сейчас все и так закончится. Штарк тихонько качает головой, и Молинари отворачивается. «Решил, что я струсил», – думает Иван, снимая и пряча в карман очки. Савин тем временем стоит, ухмыляясь в усы и глядя прямо на Федяева: ему будто все равно, что будет дальше.

Тут Иван слышит, как открывается дверь, и через мгновение он на ногах. «Ложись!» – орет он Молинари, а Савина просто валит на пол, обрушившись на него всем весом. Одновременно его оглушает первый выстрел. Второй и третий следуют с интервалом в доли секунды. Подняв голову, Иван видит лежащего возле барной стойки Федяева. Вместо головы у него кровавое месиво, темная лужа растекается по терракотовым плиткам пола. Стрелявшего Ивану не видно.

– Мистер Салливан, – зовет он, плохо слыша собственный голос.

– Это вы, Штарк? – отвечает голос у него за спиной. – Смышленый молодой человек.

Рядом неуклюже – руки-то скованы за спиной – поднимаются Савин и Молинари. Штарк садится на пол, возвращает на нос очки и медленно оборачивается. Невысокий старик в темно-сером костюме и рубашке с расстегнутым воротником смотрит на него веселыми голубыми глазами. В затянутой в тонкую перчатку руке старика – черный пистолет. Салли подходит к барной стойке аккуратно, чтобы не выпачкать кровью ботинки, и кладет пистолет среди чашек.

– Ну что, джентльмены, нам пора, – говорит он негромко. – Охранники уже уехали, и нам тоже нужно в Бостон. Хорошо, что соседи здесь далеко. У меня не нашлось глушителя. А где остальные… гости?

– В подвале, – отвечает Савин. – Надо расстегнуть наручники.

Удивления его лицо не выражает. Впрочем, когда Салливан освобождает его от браслетов, видно, что руки живописца немного дрожат. Коротко кивнув избавителю, Савин отправляется за женщинами. Салли расстегивает наручники Штарка и на несколько секунд задумывается, стоит ли возвращать свободу движений Молинари: он его не знает.

– Я не опасен, – закатывает глаза сыщик, заметив это колебание.

– Пожалуй, нет, – решает Салливан и расстегивает ему наручники. Молинари сразу сует руки в карманы.

– Кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? – спрашивает он в пространство. В голосе его звучит обида, будто ему должны были все рассказать заранее, но опять утаили все самое интересное.

– Я даже не знаю, кто вы такой, – отвечает на эту обиженную интонацию Салли. – А знакомиться некогда. Сейчас мистер Суэйн приведет остальных, и поедем.

Иван уже перестал видеть происходящее в замедленной съемке. Труп на полу, бледный сумеречный свет из окна, старый вежливый гангстер, терпеливо ожидающий двух женщин, чтобы расстегнуть им наручники, – уже просто ингредиенты этого дня. По обыкновению, Штарк старается задержать в памяти все детали. Осмысливать их сейчас точно не время. Так что пока он лишь протирает очки носовым платком и старается не смотреть под ноги. И, когда кровь подбирается к носкам его туфель, Салли предупредительно отводит Ивана в сторону за локоть.

Женщины, приведенные Савиным, благодарно подставляют скованные руки Салливану. Избавившись от наручников, Софья бросается Ивану на шею. Он роняет очки и прижимает ее к себе так сильно, как только может. Значит, не бросила его. Значит, поняла…

– За молоком, да? – спрашивает Софья, поднимая на него лишь чуть влажные глаза. – Дурак. Любимый мой, Ванечка.

Иван зажмуривается. Он никогда не думал, что может быть настолько счастлив в полуметре от трупа с отстреленной головой.

– Кто поведет машину? – раздается трезвый голос Салливана. – Я бы и сам, но у меня раскалывается голова.

Никто не слышит черного юмора в его словах.

– Я поведу, – предлагает Молинари. – Не считая вас, Салливан, я тут один без пары.

Салли аккуратно собирает наручники, кладет в карман свой браунинг, отчего его пиджак нелепо перекашивается вправо, и они выходят во двор. Иван обнимает Софью за плечи, Савин с Лори просто идут рядом. Удивительно, думает Иван, что он променял Софью на эту маленькую пухлую женщину с милым вздернутым носиком, ямочками на щеках и, кажется, склонностью плакать по поводу и без. Вот и сейчас она утирает слезы.

Хотя какая из Софьи подруга гения?

Уже почти темно. Молинари выгоняет из гаража черный микроавтобус с серебристым щитом на борту. Салли садится рядом с водителем, Штарк с Софьей – в переднем ряду сидений.

– Только кто-то должен отогнать в Бостон машину моей матушки, – говорит Молинари, высовываясь из окна. – Суэйн, кроме вас, по-моему, некому.

Савин кивает, и они с Лори забираются в оставленный охранниками на дорожке «Олдсмобиль». Меньше чем через десять минут они уже у выезда на шоссе.

– Ну вот, теперь у нас есть часа три, – говорит Салливан, обращаясь к водителю. – Пора знакомиться.

– Том Молинари.

– Как вы здесь оказались, Том? Я спрашиваю не из любопытства. В старые времена я застрелил бы и вас, чтобы не рисковать, но сейчас предпочитаю объясниться.

– Расскажу маме, что вез Джимми Салливана и не тронул, – скажет, что я не мужчина, – косится на старика Молинари. – Фамилия Ангило вам о чем-нибудь говорит?

– Вы родственник Джерри? Он был гнусный паук. Но он давно умер. Что вы делали в доме у Федяева?

– Штарк может вам объяснить. Вы же знаете его?

– Только понаслышке. Кстати, мистер Штарк, как вас зовут?

– Иван.

– Иван, вы очень своевременно положили всех на пол, а потом догадались, что это я вошел. Вы знаете гораздо больше, чем я думал. Я пока не понимаю, хорошо это или плохо…

Салливан устало трет виски. Иван только сейчас осознает, что, с точки зрения Салливана, перебить их всех было бы самым разумным решением, и чудо, что они до сих пор живы.

– Мистер Салливан, а могу я спросить – почему вы не расстреляли нас, когда мы лежали на полу? Зачем вам столько свидетелей? – спрашивает он прямо.

– Я не собираюсь ни вести здесь бизнес, Иван, ни вообще задерживаться. Кроме того, я почти уверен, что никто из вас не донесет на меня, разве что Том, которого я совсем не знаю, захочет получить за меня награду в два миллиона долларов. Но на самом деле все это неважно. Когда-то меня научили, что лучше сразу стрелять, чем вести бесполезные разговоры. Но не объяснили, как понять, бесполезен разговор или нет. Мне восемьдесят два, и, кажется, теперь я научился в этом разбираться. Может быть, больше вообще не придется стрелять: у меня ни к кому не осталось претензий.

В старческую сентиментальность Джимми Салливана Штарк пока поверить не готов. «Сейчас важно показать ему, что мы не опасны, – может быть, он и правда не захочет еще сильнее портить себе карму», – думает Иван.