Кажется, своими дерзкими выходками я пересек черту невозврата. Я совершенно не жалею о том, что смог позвать твою бабушку, но это высосало из меня последние силы. Нет, еще что-то осталось – они плещутся на самом донышке, но боюсь их ни на что не хватит.

Каждое утро, когда я просыпаюсь, мое тело стонет от дикой боли. Я подолгу закашливаюсь и не могу прийти в себя, а когда все-таки удается, то я встаю и тут же падаю обратно от слабости в коленях и ужасного головокружения.

Вчера я побывал у врача. Никогда не видел подобной растерянности на лице человека. Ничто из анализов не указывает ни на какую болезнь, но организм находится в совершенно изношенном состоянии. Когда все закончится, я лягу в больницу, как они того хотят. Пусть поколдуют. Дадут мне какие-нибудь чудесные таблетки, сделают всякие уколы и поставят на ноги. Я очень-очень устал. Даже сейчас написал едва ли два абзаца и чувствую, что не в силах держать ручку.

Прости меня, что не сказал тебе правду, но так будет лучше.

Завтра у тебя концерт. Жду не дождусь этого мгновения!

Твой Август.

– Скоро рассвет, – стоя на балконе особняка, сказал Август.

– Да, знаю, – подтвердила Марта с легкой дрожью в голосе.

– Волнуешься?

– Очень, – призналась девушка.

– Завтра будешь сиять. Гарантирую тебе.

– С чего ты так уверен? Может быть, я все забуду и буду стоять, как истукан.

– О, нет! Ничего подобного не произойдет. Ты так долго к этому шла. Много репетировала, что можешь сыграть даже без скрипки. Разве я не прав?

– Наверное, прав.

– Ты знаешь песню лучше, чем я сам.

По всему особняку горел яркий свет. Издалека он выглядел, как маяк на холме, что указывает путь нерадивым морякам. Дом был абсолютно новым, и уже ничто не напоминало о тяжелых временах, которые он переживал.

– Как думаешь, бабушка с дедушкой там будут?

– Не буду врать, не знаю, – пожал плечами Август, – но я постараюсь прийти. Помнишь, как тогда в кабинете музыки?

– Я была бы очень рада.

– Может быть, это дополнительно тебе поможет.

– Я так нервничаю из-за какого-то обычного концерта в музыкальной школе. Он же совершенно ничего не значит! Что же я буду делать потом?

– Стремиться к новым вершинам. Это лишь первый шаг, а он всегда самый трудный, но, еще раз говорю, ты справишься.

По морской глади начали стелиться первые солнечные лучи.

– Ну что ж. Пора.

– Пора, – вздохнула девушка.

– Доброе утро, моя дорогая Марта.

– Доброе утро, Август.

Сон развеялся, и девушка открыла глаза в своей постели. Под ухом настырно звенел будильник, и она поспешила его выключить. Марта из-за всех сил старалась не показывать своего волнения, но в действительности у нее все внутри дрожало от страха.

– Добро утро, – Марта удивилась, увидев маму в такой час на кухне.

Она стояла у гладильной доски с горячим утюгом, а перед ней лежала белая рубашка дочери.

– Вот, хотела тебе помочь. Сегодня ведь важный день, да?

– Спасибо, – Марте было приятно, ведь прежде казалось, словно всем абсолютно без разницы то, чем она занимается, – но это было совсем необязательно.

– Хоть чем-то помогу немного. Ты столько репетировала, старалась.

– Я думала, ты не замечаешь.

– Не подавать вида и не замечать совсем разные вещи, – мама перевернула рубашку и продолжила тщательно отглаживать каждый сантиметр.

– Тебе налить кофе? – Марта включила чайник и достала две чашки.

– Да, пожалуйста.

– Придешь на концерт?

– Честно? Постараюсь. Не могу обещать, но вчера я попросила начальницу отпустить меня на полдня. Она сказала, что подумает.

– Ладно, – на самом деле, Марту устраивал и такой ответ. – А папа? Я боюсь его снова спрашивать.

– Я бы и не спрашивала. Он знает где и во сколько. Если захочет придет.

В глубине души Марта надеялась увидеть папу на одном из первых рядов, а в самых дерзких мечтах он должен был обрадоваться тому, что услышит, и поменять точку зрения относительно призвания дочери. Но Марта понимала – скорее всего, он даже не появится.

– Из школы кто-то будет? Снежана, другие ребята?

– Не знаю, – Марта не говорила ни матери ни отцу о том, что они со Снежаной больше не общаются, и не считала нужным этого делать. – У всех дела.

Закончив наглаживать рубашку, мама аккуратно повесила ее на вешалку и оставила на двери. Горячий утюг остался остывать на столешнице, а гладильная доска моментально оказалась сложенной и вовсе исчезла из поля зрения.

– Доброе утро, – вот появился и папа мрачнее тучи.

Он, не глядя на родных, налил себе кофе, взял пару бутербродов и ушел в спальню.

– Ему сейчас очень трудно. Не обижайся на него.

– Я не обижаюсь, – и Марта вовсе не кривила душой.

Она прекрасно представляла себе, какие именно мысли кружатся в папиной голове. Попытавшись пару раз поговорить с ним, она поняла, что в этом случае стену не пробить даже отбойным молотком. Он не хотел разговаривать, что-либо делать, а полностью отрезал себя от дорогих людей. Все, что Марта могла, это не ссориться и не провоцировать его ни на что. Может быть, однажды и даже очень скоро скорбь отпустит его и позволит выбраться из черной пучины, напоминающей деготь.

Вначале на работу ушел отец, а потом и мама. Марта осталась одна наедине со своим волнением и сомнениями. Они были так настырны и живучи, что, как не срезай их, они все равно находили путь подобно сорнякам. Чтобы взять себя в руки, Марта садилась, закрывала глаза и глубоко дышала, напоминая себе о том, как важно слушать разум. Он должен был стать ее верным другом, чтобы научиться одолевать плещущиеся хаотичные эмоции. После десятого, а, может быть, пятнадцатого вдоха буря утихала, и способность трезво мыслить занимала свое законное место. Но хватало ее ненадолго – буквально через полчаса из недр души поднималась кипящая пучина, заставляю Марта снова глубоко дышать.

Чтобы занять себя и заодно еще раз закрепить материал, который девушка успела сыграть едва и не тысячу раз, она доставала скрипку и начинала играть “Июль дождь”. Марта так волновалась, что умудрилась несколько раз сбиться, от чего волноваться начала еще больше.

– Интересно, что сказал бы Август? – вслух спросила Марта и оглянулась, словно ожидая увидеть своего друга. – Ты все сможешь, ты молодец, волноваться нормально.

Марта попыталась спародировать интонацию и голос Августа, от чего стало очень смешно. Девушка залилась звонким смехом и повалилась на кровать. Наверное, если бы не натянутые, как струна, нервы, то подобной реакции и вовсе не было, но зато, когда смех, наконец, отступил, Марта почувствовало облегчение.