— Нет, это просто интересно, — говорит женщина в телефонную трубку. — Зачем спрашивать у меня совета, если ты все равно его не послушаешь? Делай как зна­ешь, только я-то тут при чем? — Она косится в сторону Салли. Как-никак, это частный разговор, хоть и про­исходит наполовину на публике. — Так вы не хотите побыть пока в его номере?

— Я, может, просто подожду в своей машине, — го­ворит Салли.

— Отлично, — говорит женщина, отложив продол­жение телефонного разговора до той минуты, когда снова останется одна.

— Хотите, угадаю? — Салли указывает кивком голо­вы на телефон. — Ваша сестра, да?

Да, младшая сестра, живет в Порт-Джефферсоне и вот уже сорок два года шагу не может ступить без сове­та. Иначе ни на одной ее кредитной карточке давно не осталось бы ни гроша, а сама она так и мыкалась бы по сей день со своим первым мужем, который был в тыся­чу раз хуже, чем теперешний.

— До того занята собой, что прямо зло берет! Вот что значит, когда ты младшая в семье и привыкла, что все только с тобой и носятся. — Женщина прикрывает ла­донью микрофон. — И заботишься-то о них, и из всех пе­редряг выручаешь, а от них хоть бы капля благодарности!

— Правда ваша, — соглашается Салли. — Как же иначе — младшенькая! Так до старости и живут с этим сознанием.

— Ох, мне ли того не знать, — говорит женщина за конторским столом.

Ну а как обстоит со старшенькими, размышляет Салли, останавливаясь у автомата купить банку кока-колы без сахара. Она возвращается к машине, пересту­пая через маслянистые лужицы, окаймленные радуж­ной кромкой. С теми, кто добровольно обрекает себя вечно указывать другим, что им делать, всегда берут от­ветственность на себя, каждый день твердят двадцать раз: «Что я тебе говорила?» Как ни противно призна­ваться, этим Салли и занималась — и притом занима­лась, сколько себя помнит.

До того, как Джиллиан коротко постриглась и все девочки в городе повалили в салоны красоты, требуя, чтобы им сделали точно такую же стрижку, у нее были такие же длинные волосы, как у Салли, - даже, может быть, чуть длиннее. Волосы цвета спелой пшеницы, на солнце слепящие глаза своим блеском, мягкие, точно шелк, - по крайней мере, в тех редких случаях, когда Джиллиан удосуживалась расчесать их щеткой. И вот теперь Салли спрашивает себя: не завидовала ли ей, не из зависти ли дразнила Джиллиан чучелом с вороньим гнездом на голове?

Тем не менее, когда Джиллиан в один прекрасный день явилась домой коротко стриженная, Салли была ис­кренне потрясена. Хоть бы посоветовалась с ней сначала!

— Как у тебя рука поднялась такое над собой учи­нить? — возмущалась она.

— На то есть свои причины. — Джиллиан сидела пе­ред зеркалом и накладывала кисточкой румяна, под­черкивая впадины под скулами. — И все они пишутся Б-А-Б-К-И.

За Джиллиан, по ее утверждению, в последние дни ходила по пятам какая-то тетка, а сегодня наконец за­говорила. Предложила, что тут же, на месте, отсчитает Джиллиан две тысячи долларов, если та пойдет с ней в дамский салон и отрежет себе волосы по уши, а тетке с мышиным хвостиком неопределенного цвета доста­нется для выходов накладная коса.

— Ага, сейчас, — сказала на это Салли. — Как будто нормальному человеку такое может прийти в голову!

— Да? — сказала Джиллиан. — Значит, по-твоему, не может?

Она запустила руку в передний карман джинсов и вытащила пачку денег. Две тысячи, наличными. На ли­це у Джиллиан играла торжествующая усмешка, и Сал­ли дорого дала бы, чтобы стереть ее.

— Во всяком случае, вид ужасный, — сказала она. — Выглядишь как мальчишка.

Сказала так, хотя и видела, как хороша открытая шейка Джиллиан, прелестная, стройная, способна ра­строгать до слез взрослого мужчину.

— Подумаешь! — сказала Джиллиан. — Снова отрас­тут!

Но волосы у нее больше так и не отросли — достава­ли только до плеч. Чего только Джиллиан не перепробо­вала: и с розмарином мыла голову, и с лепестками розы и фиалки, даже с настоем женьшеня — никакого толку.

— Вот видишь? — говорила Салли. — Видела, к чему приводит корысть?

Ну а к чему привела Салли привычка быть образцо­во-показательной пай-девочкой? Да вот сюда и приве­ла в сырой и ненастный вечер, на эту самую парковку. Раз и навсегда поставила ее на место. Кто она такая, чтобы быть ходячей добродетелью, уверенной, что ее выбор — всегда самый правильный? Если б ей просто позвонить в полицию сразу, как приехала Джиллиан, если бы не приниматься все улаживать и всем распоря­жаться, с убеждением, что лишь она одна за все в отве­те, за все причины и последствия, — тогда, возможно, они с Джиллиан не оказались бы сейчас в таком пере­плете. Это все дым виноват, что закурился у стен лесного домика, в котором были ее родители. Это те лебеди в парке. И стоп-сигнал, которого не замечают, пока не происходит непоправимое.

Салли всю жизнь держалась наготове к превратно­стям судьбы, а для этого необходимы логика и трезвый рассудок. Если б родители взяли ее с собой, уж она бы учуяла вовремя едкий запах гари. Углядела бы синюю искру, что первой выпала на ковровое покрытие и за­мерцала, как звездочка, а за ней сверкающей рекой хлы­нули другие, и в мгновение ока все вокруг запылало. Уж она-то оттащила бы Майкла с мостовой на тротуар в тот день, когда компания юнцов набилась в отцовскую ма­шину, перебрав спиртного. Не она ли спасла своего ре­бенка, когда на него собирались напасть лебеди? Не на ее ли плечах с тех пор держалось все — дети, дом, ухо­женный газон, плата за электричество, стирка белья? Чтобы оно кипенно-белым сушилось у нее на веревке?

С самого начала Салли обманывала себя, внушая себе, что справится с чем угодно, но больше обманы­вать никого не желает. Еще одна ложь — и все будет по­теряно. Еще одна — и никогда ей уже не выбраться из дремучего леса.

Салли припадает к банке с кока-колой; она умирает от жажды. У нее просто в горле саднит от этого вранья Гэри Халлету. Она хочет признаться во всем начистоту, сказать всю правду тому, кто не только выслушает ее, но и услышит, чего до сих пор никому не удавалось. Потом она видит, как через Развилку переходит Гэри, неся кар­тонный пакет с курятиной, и первое ее побуждение - включить зажигание и убраться подобру-поздорову, по­куда он ее не заметил. Но она не трогается с места. Она глядит, как приближается Гэри, и горячие иголочки разбегаются у нее под кожей по всему телу. Их не уви­дишь простым глазом, но их присутствие не оставляет сомнений. Такова уж природа страсти - подстережет тебя на автомобильной стоянке, и ты неизбежно стано­вишься ее жертвой. Чем ближе подходит Гэри, тем сильнее дает себя знать этот жар — Салли приходится просунуть руку под майку и крепко прижать к груди, "удерживая сердце, готовое выпрыгнуть наружу.

Весь белый свет застлали тучи, на дорогах скользко, но Гэри не в обиде на сумрачный и хмурый вечер. В Ту­соне над головой месяцами сияли безоблачные небеса, и если сейчас накрапывает дождь, это ничего. Может быть, дождик смоет его тревоги, поможет осилить то, что грызет его изнутри. Может, сядет он завтра на са­молет в девять двадцать пять, улыбнется стюардессе да и соснет часика два, перед тем как явиться на работу...