Морган издал придушенный звук, когда перед ними возникла дородная фигура кухарки.

– Миссис Шоу, вы не знаете, что говорите…

– Но это правда, мистер Морган, и вам это известно, – нетерпеливо перебила кухарка. – Сколько обедов и ужинов пережил хозяин, слушая, как леди Грейстон поучает его и упрекает в том, что он проявляет «противоестественное отсутствие интереса» к ее любимому Саймону? Как будто настоящая леди не должна предпочесть читать об успехах сына в газетах, а не любоваться тем, как глупый мальчишка красуется, словно павлин, и думает только о том, какого цвета сюртук надеть на бал у Петерсонов.

– Что говорят между собой муж и жена, вас не касается, миссис Шоу. – Морган ухитрялся смотреть на кухарку презрительно и свысока, хотя она была выше на добрый дюйм. – Мы здесь для того, чтобы служить, а не судить.

Миссис Шоу презрительно фыркнула:

– Я служу не хуже всякого другого, но у меня есть и глаза, и уши. – Она с понимающей улыбкой посмотрела на Фредерика: – И я могу отличить аристократию от черни.

Чувствуя приближение стычки, Фредерик отошел от портрета и легонько похлопал по плечу свою дородную верную покровительницу.

– Благодарю вас, миссис Шоу, но я не хочу, чтобы ради меня вы рисковали своим положением. – Ему удалось даже натянуто улыбнуться: – Для Оук-Мэнора было бы большим несчастьем и преступлением потерять ваше волшебное искусство в кухонном деле.

На губах миссис Шоу появилась слабая улыбка, она просияла от его неприкрытой и бесстыдной лести.

– Да, я именно это и имею в виду… Высокое качество. Это всегда заметно.

– Да, волшебное прикосновение, волшебное искусство, – пробормотал сквозь зубы Морган и направился к лестнице. – Хозяин вас ждет, сэр.

Следуя по лестнице за ощетинившимся дворецким, Фредерик обдумывал безыскусные слова кухарки.

Качество. Высокое качество. Что, черт возьми, она имела в виду?

Неужели то, что его мать была дочерью врача, а не простого фермера? Или то, что его родители обменялись обетами перед викарием, означало очищение запятнанной грехом крови? Или…

Черт возьми! Фредерик ведь остался тем же самым человеком, каким был до приезда в Уэссекс, и все же… все изменилось. Клочок бумаги – и весь мир будет смотреть на него гораздо снисходительнее, чем когда он был Фредериком Смитом.

Это его смущало и нервировало.

Наконец добравшись до библиотеки, Фредерик подождал, пока Морган доложит хозяину о его приезде и бесшумно исчезнет в коридоре.

Резко повернувшись от окна, возле которого стоял, лорд Грейстон смотрел на сына со сдержанным удовольствием.

– Ты здесь, Фредерик. Я боялся… – Он умолк и откашлялся. – Я не был уверен, что ты сможешь присоединиться ко мне.

– Это решение было принято в последнюю минуту.

– А! – Голубые глаза смотрели на бледное лицо Фредерика недоверчиво, возможно, потому что отец ощутил не отпускавшее сына яростное напряжение. – Иди и сядь у камина. Выпьешь шерри?

Фредерик, повинуясь инстинкту, шагнул к веселому огню, хотя и сознавал, что едва ли жар камина принесет ему облегчение.

– Откровенно говоря, я думаю, что в такой вечер лучше выпить бренди, – сказал он, вставая у камина и опираясь на каминную полку, пока отец осторожно наливал янтарный напиток.

– Дед основал этот погреб в год рождения моего отца. Думаю, тебе напиток понравится.

– Благодарю.

Фредерик одним духом осушил стакан с огненным напитком. В этот момент он не имел ни малейшего желания смаковать выдержанный бренди.

– Морган сказал, что вы посетили «Герб королевы».

– Да. – Взгляд бледно-голубых глаз обратился к огню. – Я был обеспокоен.

– Обеспокоены? – Фредерик издал отрывистый смех. Этот человек всю жизнь посвятил тому, чтобы доказать, что его ничуть не волнует судьба старшего сына. – Почему?

Изящно очерченные скулы отца окрасил едва заметный румянец.

– По части сплетен сельская местность сильно отличается от Лондона. Слухи о твоей стычке с Гриффином дошли до меня еще до обеда.

– И вы бросились в гостиницу проверять, остался ли я невредим?

Брови лорда Грейстона сошлись над переносицей, потому что в тоне Фредерика он различил намек на насмешку.

– Миссис Уокер заверила меня, что с тобой все в порядке и ты сумел дать сдачи.

– Это было нетрудно. Мне случалось драться с трубочистами, которые были много опаснее.

– Не сомневаюсь, но ты мог бы проявить большее благоразумие, – пробормотал отец. – Гриффин и его друзья – глупые молодые люди, испорченные богатством и отсутствием какой-либо ответственности.

Хотя Саймон не был упомянут, его имя будто повисло в воздухе молчаливым упреком.

– Они такие же, как большинство денди, наводняющих Лондон.

– И это одна из многих причин, почему я предпочитаю тишину и покой этого поместья. Не могу выносить общества развязных болванов, не умеющих делать ничего лучшего, чем досаждать приличным и достойным гражданам, трудящимся на благо общества.

– Достойным гражданам? – Фредерик поднял брови и намеренно не сводил глаз с отца, удерживая его взгляд: – Ну, найдется немного людей, кто счел бы меня приличным и достойным. Ведь, в конце концов, я незаконнорожденный. Разве не так?

Если бы Фредерик не был так близко от отца и не наблюдал за ним так внимательно, он бы, вероятно, и не заметил, как тот содрогнулся.

– Ты джентльмен, заслуживающий уважения и определенного места в обществе.

– Ну, может быть, среди некоторых я и заслуживаю уважения, но общество в целом всегда будет взирать на меня с презрением из-за моего постыдного рождения.

Выражение лица лорда Грейстона стало холодным, жестким и отчужденным, что было столь знакомо Фредерику.

– Я понимаю, Фредерик, что для тебя это тяжело, – сказал отец, и тон его показывал, что он недоволен оборотом, который принял разговор.

Все двадцать восемь лет своей жизни Фредерик инстинктивно и безоговорочно подчинялся этому невысказанному приказу. Еще ребенком он понял, что отец согласен терпеть его присутствие, только пока он не переступает границ дозволенного. Но сегодня Фредерик без колебаний бросил вызов человеку, намеренно укравшему у него право законного рождения.

– Нет, отец, я не верю, что вы способны понять, что значит быть бастардом, – проскрежетал он.

Отец оцепенел, по-видимому, рассматривая возможность просто пренебречь мнением сына, когда беседа приняла неприятный для него оборот.

– Возможно, и не вполне, но я сам был младшим сыном без каких-либо перспектив, до тех пор, пока мой брат неожиданно не скончался, – ответил он, и голос его был холоден как лед. – Я всегда рассчитывал только на свои силы и думал, что буду сам пробиваться в жизни.