Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Позвольте, я поясню, — вмешался другой тип. — Мои коллеги пытаются выяснить, насколько велико в вас инстинктивное желание их съесть.
— Такое же, как у тебя — съесть твоего хомячка. Когда-то вы ели все, что могли. Потом питание хомячками устарело. Со мной та же история. Мои предки приспособились притворяться людьми не потому, что люди вкуснее, а потому, что охотиться на иную добычу не могли. По мере того, как мы учились внедряться в человеческие стада, мы получили доступ к иным источникам мяса, потому что вы освоили охоту на других животных. Получив от вас оружие, мы стали охотиться вместе с вами, а не на вас, и человеческое стадо из пищи превратилось в средство более простого выживания. Вершиной этого процесса стало изобретение денег и мясных лавок, после чего добыча пропитания путем охоты окончательно устарела. Хочу ли я съесть кого-то из вас? Нет, и так было всегда, по крайней мере, с тех пор, как мы обнаружили, что у вас есть имена.
— А что вы про террористов говорили? — спросил кто-то.
— Вы о чем?
— Какие у вас причины их не любить?
Я пожал плечами:
— А вы сами-то что скажете, если из лесу прибежит волк и начнет таскать ваших овец? Это мой участок и мое стадо, и я его защищаю. Мне плевать, кто там припрется — волки, львы, нацисты, террористы… Во все времена у меня для всех них был один ответ — когтями по мордасам. Плюс еще в последнее время добавились каменный молот и монтировка.
— А как вы, как свидетель человеческой истории, оцениваете наш прогресс? — спросила пожилая интеллигентная дама.
Я вздохнул.
— Вы называете прогрессом решение проблем, которые сами же себе и создали, и я часто ловлю себя на мысли, что вам следовало остаться в пещерах. Вы изобрели хрен знает сколько удивительных вещей, включая отравляющие газы и ядерное оружие, но счастливее не стали.
— Мы много чего другого изобрели, такого, что облегчает жизнь. Вы не могли этого не заметить, верно?
— В этом и кроется ловушка. Вы, верно, не раз пересмотрели то видео, да?
— Ну да.
— Что сделал главарь, когда я занес руку для удара?
— Э-э-э… Ничего?
— Если быть точным, то он застыл с круглыми глазами, но вам его лицо не было видно, камера снимала его со спины. Атавистический рефлекс: при виде опасности застыть. А теперь я расскажу вам кое-что о ваших первобытных предках, чего вы не знали: у них такой рефлекс был только у женщин и детей. Взрослея, мальчишки его теряли. Это перед современным террористом я позволил себе выпендриться, зная, что он слаб, труслив и медлителен. Ваши предки были быстрее в плане принятия решений. Они были не то чтоб сильнее — ведь я всегда был с ними одного роста и габаритов и потому сильнее их на уровне биохимии — но много, много жестче нынешних людей, и с ними такой выпендреж бы не прошел. Признаюсь: я убивал львов и тигров в рукопашных схватках, но при этом порой получал трендюлей от ваших предков — речь о боях один на один, естественно. Мне случалось встречать таких, которые умудрялись отразить мое нападение, а кому не удавалось — те часто дорого продавали свою жизнь. Бывало изредка даже такое, что мне приходилось спасаться бегством от собственной добычи. Но время шло, и уже тысячу лет назад я в одиночку нападал на разбойничьи ватаги, а сто лет назад устраивал засады на военные конвои нацистов. Ну или вот эти три террориста… Один оцепенел — позорище. Второй, которого я растерзал в ярости — он даже не пытался действительно бороться. Все, что им двигало — желание не получить очередной удар по роже. Само собой, что подставляя руки под мои когти, он лишь продлевал свою агонию, никаких попыток нанести мне вред, несовместимый с выживанием, он не предпринял вообще. Ваши первобытные предки боролись совсем не так, а куда как жестче, и каждый раз, когда мне не удавалось убить жертву на месте, меня ждал нелегкий бой. И добавлю, что попадание в лицо — не заслуга стрелка. Он промазал, я легко уходил с линии его выстрелов. Просто случился отрыв картечины — чистое невезение. Вдумайтесь: я напал открыто на трех подготовленных бойцов с огнестрелом и победил. Если бы я рискнул сделать то же самое тридцать тысяч лет назад — сейчас меня тут могло бы и не быть, даром что тогда мои противники были бы только с каменными топорами.
— Интересные, хм, сведения… Вы хорошо помните, как менялись люди на протяжении всей вашей жизни?
Я хмыкнул.
— Знаете, тут будет точнее сказать, что люди не просто менялись — я сам участвовал в этом процессе, зачастую вам во вред… Тут «голубые» есть?
— Есть, — отозвался мужчина, которого я бы не определил как гея.
— Вам случалось терпеть притеснения из-за ориентации?
— Ну, бывало пару раз.
— Это моя вина, и за это я прошу у вас прощения.
— Почему? — удивился он.
— Люди испытывают ненависть и отвращение к тем, кто на них немножечко не похож. Это из-за нас у вас появился такой инстинкт. Те, которые не беспокоились, что встреченный незнакомец чуточку неестественно себя ведет, были съедены многие десятки тысяч лет назад. Та же фигня с личным пространством: вы нормально ведете себя в тесном вагоне метро, но если на площади или в парке кто-то приблизится слишком близко — вы испытываете дискомфорт и неприязнь к подошедшему и требуете уважать ваше личное пространство. Проблема не в собственно тесноте как таковой. А все потому, что тридцать тысяч лет назад если кто-то подошел к вам впритык в лесу или в поле — то он собирается вцепиться вам в горло. Те, кого не беспокоил стоящий впритык чужак или даже сородич, понимали, что это не сородич, слишком поздно. Такие дела.
— Только вы упускаете один момент, — сказал очкарик.
[1] Истиаза — молитва для изгнания шайтана.
Откровение
— Только вы упускаете один момент, — сказал очкарик.
— Какой же?
— Вы встречали таких жестких противников в лице наших предков, потому что в те времена слабые умирали в детстве, и потому вы их встретить
