— Не здесь, — сказал ее голос, странный голос, который не вызывал у Джози ассоциаций с собственным голосом. Так всегда бывает, когда слышишь себя в записи.

— Тогда давай пойдем в другое место, — сказал Мэтт.

Джози сунула руку под пижамную куртку. Она положила собственную ладонь себе на живот. Она отставила большой палец, как это делал Мэтт, чтобы ладонь повторила линию ее груди. Она попыталась представить, что это он.

Он подарил ей золотой кулон на тот день рождения, и она не снимала его почти шесть месяцев, прошедших с того дня. На записи Джози была с кулоном. Она вспомнила, как смотрела в зеркало, когда Мэтт застегивал его на ее шее, оставив отпечаток своего пальца на обратной стороне. Тогда это показалось ей настолько интимным, что несколько дней она делала все возможное, чтобы этот отпечаток сохранился как можно дольше.

В ту ночь, когда Джози встретилась с Мэттом на собственном заднем дворе, под луной, он смеялся над ее пижамой, украшенной изображениями Нэнси Дрю.

— Что ты делала, когда получила мое сообщение? — спросил он.

— Спала. Зачем тебе понадобилось видеть меня посреди ночи?

— Чтобы точно тебе присниться, — ответил он.

На видео кто-то окликнул Мэтта по имени. Он обернулся, улыбаясь. Джози подумала, что у него зубы, как у волка. Острые, невероятно белые. Он поцеловал Джози в губы.

— Сейчас вернусь, — сказал он.

«Сейчас вернусь».

Она опять нажала паузу, как раз когда Мэтт встал. Затем подняла руку и сорвала кулон с тонкой золотой цепочки. Расстегнув молнию на одной из диванных подушек, она сунула цепочку с кулоном поглубже в середину набивки.

Джози выключила телевизор. Она представила, что Мэтт навсегда останется в таком положении: в нескольких сантиметрах от нее, и она все еще может протянуть руку и удержать его, несмотря на то что DVD-плеер отключится прежде, чем она успеет выйти из комнаты.

Лейси знала, что молоко закончилось. В то утро они с Льюисом сидели, как зомби, за кухонным столом, и она завела разговор.

— Я слышала, что опять будет дождь. У нас нет молока. Адвокат Питера звонил?

Лейси убивало то, что она не сможет навестить Питера еще целую неделю — тюремные правила. Ее убивало то, что Льюис и вовсе ни разу не ездил к Питеру. Как она могла заниматься повседневными делами, зная, что ее сын сидит сейчас в камере, меньше чем в двенадцати милях отсюда?

Бывают моменты, когда события твоей жизни становятся цунами: Лейси знала об этом, потому что однажды ее уже накрывало волной горя. Когда такое происходит, ты спустя несколько дней оказываешься неприкаянным на незнакомом берегу. И единственное, что ты можешь делать, — это подниматься вверх по склону, пока у тебя еще есть силы.

Именно поэтому Лейси и оказалась в магазине на заправке, покупая пакет молока, хотя внутренний голос говорил ей забраться под одеяло и уснуть. Это было не так легко, как может показаться: чтобы купить молока, ей пришлось выезжать из гаража сквозь толпу репортеров, которые хлопали по окнам и загораживали дорогу. Она была вынуждена убегать от фургона, который следовал за ней до шоссе. И в результате она расплачивалась за молоко на заправке в Пурмонте, штат Нью Гемпшир, где бывала очень редко.

— Два доллара пятьдесят девять центов, — сказал кассир.

Лейси открыла кошелек и достала три долларовые банкноты. И тут она заметила небольшую написанную от руки табличку. «Фонд помощи жертвам выстрелов в Стерлинг Хай», — прочла она. Рядом стояла пустая банка из-под кофе для пожертвований.

Ее начало трясти.

— Понимаю, — сочувственно сказал кассир, — Такая трагедия.

Сердце Лейси билось так сильно, что, казалось, кассир сейчас услышит.

— Невольно думаешь о родителях, правда? В смысле, как они могли ничего не знать.

Лейси кивнула, боясь, что даже звук ее голоса выдаст, кто она такая. С этим нельзя было не согласиться: разве может быть более ужасный ребенок? Разве может быть более плохая мать?

Легко сказать, что за каждым ужасным ребенком стоят ужасные родители, но как насчет тех, кто сделал все возможное? Как насчет тех — таких, как Лейси, — которые безоглядно любили, яростно оберегали и заботливо лелеяли — и все равно вырастили убийцу?

«Я не знала, — хотела сказать Лейси. — Это не моя вина».

Но она молчала, потому что — если посмотреть правде в глаза — она не была в этом уверена.

Лейси высыпала в жестяную банку все содержимое кошелька, банкноты и монеты. Она молча вышла из магазина, оставив пакет с молоком на прилавке.

У нее ничего внутри не осталось. Она все отдала своему сыну. И это был самый тяжелый удар — неважно, какими яркими мы хотим видеть своих детей, неважно, какими идеальными мы их представляем, они обязательно нас разочаруют. Оказывается, дети похожи на нас больше, чем нам кажется: такие же несовершенные.

Эрвин Пибоди, преподаватель психиатрии в колледже, предложил провести траурную церемонию для всего города в церкви, обшитой белым деревом, в центре Стерлинга. В местной газете напечатали крошечное объявление и раздали листовки в кафе и в банке, но этого оказалось достаточно, чтобы все узнали. К началу собрания, назначенного на семь вечера, машины парковались уже в полумили от церкви; люди, не поместившиеся в церкви, стояли на тротуаре. Представителей прессы, прибывших в огромном количестве, чтобы осветить событие, останавливал батальон полиции Стерлинга.

Селена сильнее прижала ребенка к груди, когда очередная волна горожан пронеслась мимо.

— Ты знал, что так будет? — прошептала она Джордану. Он покачал головой, осматривая толпу. Он узнал некоторых из тех, кто был во время предъявления обвинения, но был и новые лица, и те, которые не имели непосредственного отношения к школе: пожилые люди, студенты колледжа, пары с маленькими детьми. Они пришли из-за волнового эффекта, потому что беда одного человека не может не трогать другого. Эрвин Пибоди сидел рядом с начальником полиции и директором школы Стерлинг Хай.

— Здравствуйте, — сказал он, вставая. — Мы собрали вас здесь сегодня, потому что все еще переживаем. Буквально в один день мир вокруг изменился. У нас, возможно, нет ответов на все вопросы, но нам кажется, что будет лучше, если мы начнем говорить о том, что произошло. И что еще важно, слушать друг друга.

Во втором ряду встал мужчина, держа в руках куртку.

— Я переехал сюда пять лет назад, потому что мы с женой хотели убежать от сумасшедшей жизни Нью-Йорка. Тогда мы только поженились и искали место, где… которое было бы тише и добрее. Когда едешь по улицам Стерлинга, тебе сигналят люди, которых ты знаешь. В банке работники помнят, как тебя зовут. В Америке нет больше таких мест, как это. А теперь… — Он замолчал.

— А теперь и Стерлинг стал другим, — закончил Эрвин. — Я понимаю, как трудно, когда обычное представление о чем-то не соответствует действительности, когда друг рядом с тобой превращается в чудовище.