— Вот именно, — кивнул Олег. — У кузнеца в слободе ты еще можешь нож какой купить, но только не продать. Отрезы, мясо, хлеб у него жена на базаре покупает.

Любовод потоптался на месте, огляделся еще раз, махнул рукой:

— А и верно! В таком месте люди никак жить не могут. Больно темное оно. А ты, — поворотился он к кормчему, — «преисподняя, преисподняя». Слобода это здешняя, выселки.

— Дык, кости всякие тележками возят…

— А костяные накладки у варягов на ремнях тебя не смущают? — поинтересовался ведун.

Ксандр Коршунов, внезапно оказавшийся крайним в случившихся непонятках, неожиданно густо покраснел, что красна девица, и буркнул себе под нос:

— Ну и не пойду больше.

Путники развернулись, двинулись в обратную сторону. По тропе навстречу, толкая телегу с блестящими черными комьями, торопился мужичок в тонко выделанной кожаной рубахе, покрытой разноцветными пятнами.

— Постой, мил человек, — вскинул руку Олег. — Не подскажешь, как до торга ближнего нам добраться? А то нездешние мы.

— А пешие вы, али конные? — Мужик опустил тележку, отер пот со лба.

— На лодках.

— Ну так вверх по реке до уступа парного. — Мужик вскинул руку, растопырив пальцы в виде буквы «V». — За ним, у Покровителя, торг и дозволен. Токмо он лишь через три дня начнется, как дни отдыха придут.

Работник подхватил ручки телеги и бодро побежал дальше. Теперь, когда пелена непонимания спала, он казался самым обычным человечным трудягой. Да и все остальное вокруг не представлялось таинственным и колдовским.

— Интересно, что за дни отдыха у них начнутся? — заинтересовался Любовод. — Коли праздники, то торг богатым должен случиться.

— Когда Бог создавал Землю, — нравоучительно сообщил Ксандр, — то он потратил на сие семь дней, из которых шесть трудился, а седьмой отдыхал. Оттого людям обычай остался в седмицу день последний молитве предаваться, от работы любой устранясь.

— Землю шестьдесят пять веков тому назад создал великий Сварог, смешав небо и воду, — отмахнулся купец.

— Или Кронос, отец богов, отпустив Ариев с горы мира, — добавил от себя Олег и повернулся к опытному моряку, на помощь которого так часто полагался кормчий: — А ты как считаешь, Малюта?

— Я смотрю, людей тут сотни три, — ответил чернобородый широкоплечий муж, — а стражи никакой нет вовсе. Ни у берега, ни при городе. Ни копейщиков, ни мечников, ни еще кого. Совсем беззащитный город-то…

— Видать, нечего тут местным беречь, — пожал плечами Любовод. — Слобода — она и есть слобода. Как ворог подходит, жгут ее просто, да за стенами запираются. Айда на ладьи. К торгу поплывем. Там наше место.

Еще почти полный день ладьи поднимались вверх против течения, изредка обгоняемые юркими плоскодонками, прежде чем на левом берегу встретился втрое возвышающийся над соснами, раздвоенный скальный уступ, словно расколотый пополам гигантским топором. А спустя версту, уже по правую руку, путники увидели обширное ноле, поросшее только клевером и низкой осокой. В сотне саженей от берега стояла уже знакомая торговым гостям женщина из желтого металла, левой рукой опираясь на меч, а в правой держа перед собой чашу из темно-красной меди.

— Пусто как, — покачал головой Любовод. — Однако трава вытоптана. Немало людей сюда временами наведывается. Коршун, к косе песчаной правь, там нам выгружаться проще будет. Надобно зараз место на берегу занять, лагерь разбить. Знаю я, как в диких местах все решается. Кто первым прибыл, тот и прав.

Ведун, выбравшись на берег, направился к статуе, внимательно осмотрел, несмотря на боль от раскалившегося крестика. Черты лица женщины почти в точности повторяли те, что были у первой встреченной бронзовой красотки. Тот же меч — но совсем другая чаша. Эта не составляла со скульптурой единое целое и, похоже, просто лежала на металлических пальцах.

— Оставь хитрость, всяк сюда входящий, ибо по воле великого Раджафа стражи покарают каждого, кто несет обман детям каимовским, — прочитал руны на постаменте подошедший купец. — Похожая баба, верно? Непонятно токмо, отчего ее именем мужским называют, Покровителем. Глянь, там далее еще холм стоит. И плоский из себя, и люди вокруг крутятся. Как считаешь, слобода это али селение такое? Может, возьмешь десяток варягов да разведать сходишь?

— Схожу, — согласился Олег. — Только варягов брать не стану. Они видом своим туземцев только распугают. Урсулу возьму. Человек с девочкой доверие вызывает. Может, и вправду чего интересного узнаю.

— Ничего себе — девочка! Рожать ей давно пора да малых деток нянчить… То есть коли что, мы зараз с помощью прибежим, не сумлевайся.

Невольница, измаявшаяся в четырех стенах, с радостью отправилась с Серединым, по дороге рвала ромашки, крутилась в траве и излучала такую предельную безмятежность, что ведун и сам расслабился, забыл про саблю на поясе и постоянно колющий запястье крест. Шел себе, подставляя лицо ветру и солнцу, не глядя по сторонам, — и сам не заметил, как очутился возле поросшего одуванчиками крутого вала города.

Жители, что в большинстве своем несли к городу тяжелые корзинки или охапки зеленой травы, а то и просто, казалось, прогуливались, на пришельца особого внимания не обратили. На этот раз Олег облачился в простецкую полотняную косоворотку, похожую на рубахи горожан, и Урсула — в венке, в вышитой серебром короткой войлочной курточке и ярко-синих шароварах — привлекала к себе куда больше взглядов.

Пользуясь всеобщим покоем, ведун вышел на тропинку, поднялся на то ли холм, то ли город и замер, пораженный невиданным зрелищем: по обе стороны от тропинки полыхали яркими красками цветочные клумбы. Слева покачивалась ярко-синяя живокость, справа — усыпанный мелкими бутонами низкорослый шиповник. Еще дальше колыхались гладиолусы, крупные декоративные колокольчики, малиновые маки. Клумбы шли по всему верху холма ровными прямоугольниками, прерываемые то полосками высокого ковыля, то меркантильными грядочками редиса.

— Что это, господин? — испуганно прижавшись к Олегу, прошептала невольница. — Зачем?

— Чего ты испугалась, малышка? — усмехнулся ведун. — Это просто красота. Красота нужна просто потому, что… В общем, нужна.

Он пошел между клумбами, иногда касаясь цветов руками, над некоторыми наклоняясь и нюхая бутоны. На какой-то миг ему вовсе почудилось, что он в выходной день гуляет по ботаническому саду, восхищаясь многообразию природы и мастерству цветоводов…

— Дяденька, ты страж? — Вопрос задала девочка лет пяти, ростом не выше бело-сизых флоксов, среди которых она стояла.

— Нет, милая, я просто прохожий, — старательно улыбнулся ей Олег.

— Тогда зачем тебе это? — Она указала на саблю.

— Это такой ножик для дальних странствий, милая. Иногда нужно порезать о-очень большие куски.

— Не приставай к дяденьке, Даринка. — Откуда-то из-под цветов, словно волшебница на театральной сцене, появилась женщина лет двадцати пяти в длинном коричневом платье, опушенным понизу белкой, обняла девочку. — Дяденька иноземец. Им очень страшно жить, и они всегда ходят с мечами, как стражи.