— Как? Ларсан среди нас? — выдохнула она.

— Я в этом уверен, — ответил Рультабийль?. Наступило жуткое молчание; мы не смели взглянуть друг на друга. Ледяным тоном репортер продолжал:

— Я в этом уверен, и эта мысль не должна застать вас врасплох, сударыня, потому что она никогда вас не оставляла. Что же касается нас, то она пришла нам в голову в то утро, когда мы, надев темные очки, завтракали на террасе, не так ли, господа? Возможно, за исключением миссис Эдит, — вы ведь тогда не чувствовали присутствия Ларсана?

— Этот вопрос с таким же успехом можно задать и профессору Стеинджерсону, — тут же отозвался Артур Ранс. — Ведь раз уж мы начали рассуждать таким образом, мне непонятно, почему профессора, тоже присутствовавшего на том завтраке, нет сейчас среди нас?

— Господин Ранс! — воскликнула Дама в черном.

— Да, конечно, прошу прощения, — с некоторым стыдом в голосе извинился Артур Ранс. — Но Рультабийль был не прав, когда сделал обобщение, сказав о всех обитателях форта Геркулес.

— Профессор Стейнджерсон мыслями так далек от нас, — с прекрасной юношеской торжественностью проговорил Рультабийль, — что его присутствие для меня необязательно. Хотя профессор живет бок о бок с нами в замке, он никогда по-настоящему не был с нами. А вот Ларсан — тот все еще с нами!

На этот раз мы украдкой переглянулись, и мысль о том, что Ларсан может и в самом деле находиться среди нас, показалась мне настолько сумасбродной, что я, забыв о своем обещании не заговаривать с Рультабийлем, осмелился заметить:

— Но ведь на этом завтраке, когда все были в темных очках, присутствовал еще один человек, которого я здесь не вижу.

Бросив на меня весьма нелюбезный взгляд, Рультабийль буркнул:

— Опять князь Галич! Я ведь говорил вам, Сенклер, чем занимается здесь, за границей, князь, и могу вас уверить, что несчастья дочери профессора Стейнджерсона интересуют его меньше всего.

— Если хорошенько подумать, все это не доводы, — огрызнулся я.

— Вот именно, Сенклер, ваши разглагольствования мешают мне думать.

Но я уже закусил удила и, позабыв, что обещал м-с Эдит защищать Старого Боба, бросился в атаку ради одного удовольствия поставить Рультабийля в тупик; во всяком случае, м-с Эдит потом долго не могла мне этого простить.

— На этом завтраке был и Старый Боб, — самоуверенно заговорил я, — однако вы сразу же исключили его из ваших рассуждений благодаря булавке с рубином. Но эта булавка, которая доказывает, что Старый Боб сел в лодку Туллио у выхода из коридора, якобы соединяющего колодец с морем, эта булавка никак не объясняет, каким образом Старый Боб попал в колодец. Ведь мы нашли крышку закрытой.

— Вы нашли! — воскликнул Рультабийль, глядя на меня так сурово, что я даже поежился. — Это вы нашли ее закрытой. А вот я нашел колодец открытым. Помните, я послал вас к Маттони и папаше Жаку? Вернувшись, вы нашли меня на том же месте, в башне Карла Смелого, однако я успел сбегать к колодцу и заметить, что он открыт.

— И вы его закрыли! — вскричал я. — А зачем? Кого вы хотели обмануть?

— Вас, сударь.

Он произнес эти слова с таким презрением, что кровь бросилась мне в голову. Я вскочил. Все глаза устремились на меня, и едва я вспомнил, как грубо обошелся со мною Рультабийль в присутствии Робера Дарзака, как у меня тут же появилось ужасное ощущение, что во всех глазах я читаю подозрение, обвинение! Да, меня словно пронизала общая мысль: а вдруг Ларсан — это я.

Я — Ларсан!

Я переводил взгляд с одного на другого. Рультабийль глаз не опустил, хотя и мог прочитать в моих глазах отчаянный протест всего существа и яростное негодование. От гнева кровь стучала у меня в висках.

— Ах, так! — вскричал я. — Пора с этим кончать. Раз Старый Боб отпадает, князь Галич отпадает, профессор Стейнджерсон отпадает, то остаемся только мы, сидящие в этой комнате. А если Ларсан среди нас — укажи его, Рультабийль!

Молодой человек так сверлил меня взглядом, что я, окончательно выйдя из себя и позабыв о манерах, заорал:

— Ну, покажи его! Назови! Ты, я смотрю, так же не спешишь, как и тогда на суде.

— А разве на суде у меня не было причин не спешить? — невозмутимо поинтересовался Рультабийль, — Значит, ты опять хочешь дать ему скрыться?

— Нет, клянусь тебе, на этот раз он не скроется. Почему, когда он это говорил, тон его становился все более угрожающим? Неужели он и впрямь думает, что Ларсан — это я? Я встретился взглядом с Дамой в черном. Она смотрела на меня с ужасом.

— Рультабийль, — сдавленным голосом проговорил я, — неужели ты думаешь… подозреваешь…

В этот миг снаружи, недалеко от Квадратной башни, прогремел ружейный выстрел. Мы все вздрогнули, вспомнив о приказе репортера троим стражам стрелять во всякого, кто попытается выйти из Квадратной башни. М-с Эдит вскрикнула и бросилась было бежать, но сидевший неподвижно Рультабийль успокоил ее одной фразой.

— Если бы стреляли в него, мы услышали бы три выстрела. А это лишь сигнал, означающий, что я могу начинать. — И, повернувшись ко мне, продолжал: — Господин Сенклер, пора бы вам знать, что я не подозреваю никого, если мои доводы не опираются на здравый смысл. Это надежная опора, она никогда не подводила меня в пути, и я призываю вас всех опереться на здравый смысл вместе со мною. Ларсан здесь, среди нас, и здравый смысл вам на него укажет. Прошу вас, рассаживайтесь и смотрите внимательно: на этом листе бумаги я сейчас продемонстрирую вам, как появился «лишний труп»!

Удостоверившись, что дверь заперта на задвижку, он вернулся к столу и взял циркуль.

— Я хотел бы показать вам это в том месте, где появился «лишний труп». Так будет убедительней.

С помощью циркуля он снял с чертежа Робера Дарзака радиус окружности, соответствовавшей башне Карла Смелого, и начертил круг на листе белой бумаги, приколов его медными кнопками к чертежной доске. Начертив окружность, он взял чашечку с красной краской и спросил у г-на Дарзака, узнает ли тот краску. Г-н Дарзак, не более нашего понимавший манипуляции молодого человека, ответил, что он и в самом деле приготовил эту краску для своего рисунка.

Краска в чашечке наполовину высохла, однако, по мнению г-на Дарзака, то, что осталось, даст на бумаге примерно тот же тон, которым он пользовался для отмывки своего плана полуострова Геркулес.

— К рисунку никто не прикасался, — торжественно подхватил Рультабийль, — а краска разбавлена лишь самую малость. Впрочем, вы увидите, что лишняя капля воды в чашечке на мою демонстрацию никак не повлияет.

С этими словами он обмакнул кисточку в краску и принялся закрашивать нарисованный круг. Он делал это с усердием, которое поразило меня, еще когда в башне Карла Смелого он самозабвенно рисовал после только что случившегося убийства. Закончив, он бросил взгляд на свои громадные карманные часы и сказал: