— А каким бы ты хотел, чтобы он был? — шутливо спросил Малыш. — Черным?

— Черным было бы замечательно, — ответил я.

Малыш загоготал. Старик протянул руку к Порте, тот передал бутылку.

— Держи, — сказал Старик. — Выпей. Станет легче.

— К тому же мы уже почти дошли, — утешающе добавил Порта.

Я знал, что он лжет, но когда отпил несколько глотков водки, слегка успокоился.

Мы дошли до деревни с ветхими лачугами, и Легионера отправили во главе небольшой группы на разведку, а остальные с удовольствием сели в гостеприимный снег и стали ждать их возвращения.

Через полчаса Легионер появился и подал знак следовать за ним. Видно было, что деревню оставили второпях, из ее обитателей остался только отощавший белый кот; он сделал ошибку, потеревшись о ноги Порты и жалобным мяуканьем попросив еды. На его несчастье громадный черный котяра, избравший Порту в хозяева, оказался ревнивым и, кроме того, наголодавшимся. Он был крупнее и сильнее белого, бросился на того с яростным воем и растерзал. Не успел Порта нагнуться за ним, черный торжествующе утащил его, а потом уселся в углу, самодовольно облизываясь.

Мы обошли деревню, осмотрели все лачуги. В одной нашли опрокинутый стол, остатки еды и коллекцию игрушек. Прикончили еду и пошли в конюшню, где пять тел, замерзших и, видимо, давно мертвых, были бесцеремонно брошены одно на другое. Порта наклонился и осмотрел их.

— Застрелены в затылок, — сказал он нам. И пригляделся попристальнее. — Из нагана.

Мы знали, что это означало: снова поработали молодчики из НКВД[86].

В кладовой другого дома мы обнаружили целое семейство, повешенное на ряде крючьев в потолке. Срезать трупы мы не потрудились, особого смысла в том не было. Просто отодвигали их в сторону, как портьеру из бус, и ходили в поисках съестного. Еды не было, но Порта обнаружил в углу деревянный бочонок. Осторожно понюхал его, потом поднес ко рту и отпил несколько глотков.

— Ну? Что это? — с любопытством спросил Хайде.

— Попробуй сам.

Порта отдал ему бочонок, громко рыгнул и вытер рот рукавом. Хайде недоверчиво переводил взгляд с бочонка на Порту и опять на бочонок. Отпил глоток, закашлялся и покраснел.

— Адский огонь! Можно прожечь дыру в желудке! — Негодующе взглянул на Порту. — Уверен, что это не серная кислота?

Бочонок пошел по кругу. Все испытывали те же ощущения, что и Хайде.

— Что это, черт возьми? — спросил Старик, прижимая к груди кулак и тяжело дыша. — У меня будто загорелись легкие!

Порта усмехнулся.

— Думаю, саможжёнка… Сталинский особый напиток для взбадривания усталых войск. Говорят, двух таких бочонков хватит на целую роту.

— Охотно верю, — сказал я, выходя, шатаясь, между повешенными в поисках стула.

— Пара глотков такого снадобья, — сказал Порта, — и человек готов идти с голыми руками на шестидесятитонный танк.

— Оно не такое скверное, как мне показалось, — признал Хайде, робко прижимаясь к стене. — Теперь, когда прошло, очень даже приятно.

— Из чего делают эту саможжёнку? — спросил я. — Из красного перца?

— Из кукурузы, картошки, свеклы… — начал Порта, всегда знавший рецепты таких напитков.

— Из какой свеклы? — спросил Старик, уже пьяный. Глубокомысленно погрозил Порте своим крестьянским пальцем. — Есть много ее разновидностей. Как и картошки. О какой ты говоришь?

— Годится любая, — уверенно ответил Порта. — Годятся все разновидности кукурузы, картошки, свеклы. Ни одна не хуже других. Их просто кладут в бочку и держат несколько недель. Говорят, около месяца. Все остатки можно положить в свиное пойло. Свиньям это очень на пользу.

— И мне очень на пользу, — сказал Грегор, снова хватая бочонок.

— Саможжёнка, — продолжал Порта, — секретное оружие Сталина… Все, что говорят о вере, надежде, любви и прочей ерунде… о том, что Бог с нами… так вот, русским на это наплевать. Они махнули рукой на веру, надежду, любовь, изгнали Бога и вместо них изобрели саможжёнку… по крайней мере, изобрел Сталин. Будьте уверены, еврей знает, что к чему!

— Сталин не еврей, — возразил Хайде, потянувшись за бочонком.

— Кто сказал? Иосиф — еврейское имя, так ведь?

— В таком случае, — воскликнул Хайде, — ты должен стыдиться себя, Йозеф Порта! Прекрасно знаешь, фюрер сказал, что все, кто носит еврейские имена, должны поменять их!

— Евреем человека делает не имя, — с глуповато-проницательным видом сказал Грегор. — Во всяком случае, Сталин любит их не больше, чем Геббельс… тоже Йозеф, — добавил он так, словно сделал открытие века.

Он поднес бочонок ко рту, но Легионер вовремя его отнял.

— Насчет Сталина, — сказал он. — У него тот же пунктик, что у Адольфа, только действует он гораздо умнее. Гонит евреев под огонь артиллерии противника, а не в крематории…

— Евреев никто не любит, — печально произнес Грегор.

— Здесь не любят, — согласился Легионер. — Помнишь того поляка, который держал на заднем дворе еврея на цепи вместо сторожевого пса?

— Так какого черта мы воюем? — заорал Хайде в неожиданном приступе ярости. — Сталин ненавидит евреев, Гитлер ненавидит евреев, я ненавижу евреев, все ненавидят евреев! Почему нам не повернуть оружие и воевать с евреями?

— Мне кажется, — угрюмо сказал Старик, — Гитлер сделал серьезную промашку. Отправляя их в газовые камеры и все такое. Сущая глупость.

— Это как понимать? — выкрикнул Хайде.

Старик рыгнул.

— Сущая глупость, — повторил он, выговаривая каждое слово со старательностью совершенно пьяного. — Кто будет любить нас, если мы уничтожили всех евреев? Кто будет любить нас, если мы проиграли войну? Кто будет…

— Это антинацистская болтовня! — заорал Хайде. — Пораженческая! — Он сделал еще несколько глотков секретного оружия Сталина и опьянел еще больше Старика. — Я мог бы добиться твоего ареста! Твоего расстрела! Мог бы сообщить Гитлеру! Мог бы…

Он вдруг потерял равновесие и повалился боком на печку, где тут же издал пронзительный вопль и стал умолять нас вызвать санитарную машину.

— Горю! — стонал он. — Я весь в огне! Неужто не видите пламени?

Поскольку печь не топилась и, очевидно, стояла холодной уже несколько недель, мы, не обращая внимания на его крики, с презрением отвернулись. Все, кроме Малыша, который услужливо помочился на него и погасил воображаемое пламя.

— Спасибо, спасибо, — бормотал Хайде. — Теперь гораздо лучше… приятный прохладный дождь… прекрасные капли… по всему телу…

Голос его оборвался, и он громко захрапел в глубоком сне. Мы повернулись к нему спиной и стали приканчивать самогон. Совершенно забыв, где мы, и что здесь делаем. Полчаса спустя, думаю, никто из нас не помнил, что мы в России, тем более в нескольких километрах за линией фронта противника. К тому времени мы достигли состояния Хайде и впали в общий ступор. Думаю, даже забыли, кто мы.