выберемся отсюда, он неделю просыхать не будет. Это точно.

Я прижал палец к губам и показал ему знак ОК. Григорий с видом осужденного на смертную казнь, опустил плечи и повернулся к лешачихе.

Та добралась до беса, втянула воздух носом и бережно, словно грузила в машину хрусталь, взяла на руки Григория. Я только представил, что ощущал бес и у меня по телу пробежали мурашки.

— Машенький какой, ты потерялша? Шо мной шить будешь.

Сработало! Удалось! Я едва сдержался, чтобы на радостях не хлопнуть Митьку по плечу. Черноух, к слову, будто впал в состояние анабиоза. Он не отрывал взгляд от нечисти, даже не думая шевельнуться.

Лешачиха медленно повернулась и, увлеченная новой игрушкой, направилась к своему дому. Чего мне только и нужно было. Все, пора!

Теперь между мной и нечистью оказалось не больше десяти метров. Вся уловка, на которой и строился наш гениальный план, заключалась в том, что бес отвлечет ее. А когда она приблизится, занятая новым «ребенком», в дело вступлю я. Собственно, именно над этим теперь и предстояло поработать.

Я, пригибаясь, стремительно преодолел разделяющее нас расстояние. Адреналин бушевал в крови, отчего руки заметно подрагивали. Больше всего я боялся запороть первый удар. Самый важный. Поэтому сжал рукоять ножа так, что побелели костяшки пальцев. На мгновение замер, примериваясь. И уже после ударил нечисть, метясь куда-то под лопатку. Ориентируясь на место, где и должно находиться сердце. Почему-то забыв, что у мертвых духов оно уже давно не является жизненно важным органом.

В общем, я ожидал, что лешачиха страшно закричит, уронит беса, после упадет сама. Ну, и умрет, конечно. В смысле, она уже не совсем живая, а теперь окочурится окончательно. В общем и целом, мы рассчитывали именно на подобный сценарий. Вот только оказалось, что сценаристы из нас хреновенькие.

Сначала даже почудилось, что все медленно шло к окончательной смерти лешачихи. Она издала какой-то странный звук, который оптимисты могли бы трактовать: «Что-то мне резко поплохело». А на мои пальцы брызнула сукровица. Тоже не очень привычная, большей частью темная, даже будто жирная, похожая на нефть. Все-таки, правы были археологи. Нефть произошла не от динозавров, а от огромного упокоения лешачих. А еще мне в голову запоздало пришла другая мысль — надо было брать топор и рубить ей башню. Или лучше переехать на тракторе. Жалко, что такие гениальные идеи родились столь поздно.

В этот самый момент стало ясно, что наш план окончательно развалился. Потому что лешачиха развернулась. Так проворно и быстро, как не двигалась никогда прежде. Словно берегла свою энергию именно для этого момента. Я с трудом уклонился от острых когтей, отскочив в сторону. Повезло, что она по-прежнему держала на руках Григория, который значительно стеснял ее движения.

Правда, тут проснулось моя природная «фартовость». Понятное дело, когда еще, если не сейчас?

Все дело в том, что ритуал действовал ровно до тех пор, пока ты мог подпитывать его хистом. Для начала требовался большой выброс силы, который затем уменьшался. Но его необходимо было постоянно держать. Это если не брать во внимание посмертные ритуалы кощеев и прочую высшую магию, о которой рассказывал бес.

От неожиданности я то ли растерялся, то ли потерял концентрацию. Однако поддержка ритуала прекратилась и все вернулось к исходным данным. И это немного удивило лешачиху. Насколько вообще может изумляться мертвая нечисть. Она недоуменно смотрела, ну, или нюхала упитанного мужичка с рогами у себя на руках и не могла понять, что тут происходит. Точнее, не совсем мужичка — нечисть. Пусть и не черта, он очень похожего на него.

— М-м-мадам, меня зас-ставили, — чуть заикаясь произнес Григорий.

После чего с невероятной ловкостью для своего плотного телосложения рванул прочь. Натуральным образом прочь, ломая орешник и хрустя ветками. И явно устремившись в направлении дома. Или на худой конец к канадской границе.

Что-то у меня складывается ощущение, что в этом противостоянии опираться придется исключительно на себя. С другой стороны, я не особо на Григория и рассчитывал.

Я перехватил нож, сделал короткий выпад и ничего. Точнее, эффект был достигнут, судя по почерневшему лезвию, лешачиха ранена. Вот только жизнь и лейтенант Рыжиков меня не готовили к тому, что после подобного противник будет продолжать пытаться тебя убить. А нечисть именно этим и занялась.

Меня спасала лишь реакция. Все же лешачиха оказалась значительно медленнее. Вот только ее когти не позволяли подобраться ближе. Они рассекали воздух с мерзким звуком. Звуком, похожим на тот, с которым мне перерубают горло.

Все мои надежды на скорую победу улетучились. Почему-то вспомнились наставления Григория по поводу того, что рано мне еще с лешачихой сражаться. И слова Большака, что не стоит ему остальные монеты заносить. Глупо как-то все получилось. Но не сдаваться же теперь!

Нынешнее противостояние сводилось к тому, что я неторопливо отступал к чаще, а нечисть, пусть и оставляла за собой кровавые следы, но преследовала меня. Интересно, возможно ли ее вообще взять измором?

Проверять новую тактику мне не пришлось. Потому что случилось новая неожиданность. С диким криком каких-нибудь северных команчей на лешачиху выскочил Митька. В руках у черта оказался зажата острая толстая ветка осины. Одна из тех, которую он передал мне. И которые я благополучно оставил возле рюкзака. А мой юный знакомый из ботаников решил привить осину к лешачихе.

Нечисть на Черноуха не обратила никакого внимания. Тому, наверное, даже обидно было. Правда, лешачиха тут же признала свою ошибку. Митька воткнул ей осину куда-то в плечо и вот тогда моя противница заверещала. Так, что многие назгулы бы ей позавидовали. Теперь обидно стало мне. Я ее целых два раза ранил, а отреагировала она куда скромнее. Все-таки умеет Митька обращаться с женщинами. Есть в нем чертовская привлекательность.

Судя по всему, у лешачихи действительно была какая-то природная аллергия на осину. Иного объяснения у меня не нашлось. Так или иначе, но нечисть сразу забыла про меня. Мощным рывком он развернулась и повалила Митьку на лопатки. И коротким движением вогнала когти в грудь черту.

Все произошло столь стремительно, что я даже понять ничего не успел. Хватал ртом воздух и стоял, как полный олух.

Черноух не заорал. Он тихонько завыл, совсем как плачут маленькие дети. Будто бы даже не от боли, а от обиды.

И тут во мне что-то проснулось. Не знаю, что именно. Наверное, подобное можно назвать прозрением. Но я больше не принадлежал себе. Страхи, опасение, неуверенность — все отошло на другой план.