А именно студенческие каникулы образовывали довольно внушительное число: сто четырнадцать дней без учебы и присутствия на лекциях. Сюда еще добавлялись праздники отдельных факультетов, поскольку у каждого был свой заступник с соответствующим праздником. Кроме того, существовали праздники каждой из четырех наций, на которые делился университет (австрийскую, рейнскую, венгерскую и саксонскую); затем – годовщины, к примеру День всех святых посвящался всем умершим сотрудникам университета. Не следовало забывать также и праздники при дворе: каждый день, когда почтенные члены Alma Mater Rudolphina допускались на аудиенцию к императору или по какой-либо причине отправлялись ко двору, был выходным, конечно же, это касалось и дней, когда проводились коронации, королевские свадьбы, прибытие послов или супруг императоров или же их родственников. И, напоследок, был еще праздник восстановления, когда обновлялись привилегии, предоставленные императором университету с незапамятных времен.

Еще больше везло школьникам: наряду со ста семьюдесятью восьмью положенными праздниками они год за годом отмечали огромное количество «чрезвычайных праздников» (по требованию епископов или отдельных князей, желавших отметить определенное событие), и получалось, что здесь, по моим подсчетам, в школу ходили только каждый третий день! Мой малыш, которого я по вечерам и выходным сам учил чтению, письму и счету, был в свои годы гораздо образованнее, чем большинство детей Вены.

О, мудрая Вена! – сказал я себе и с восхищением посмотрел на своего сыночка, своего маленького ученика трубочиста, который как раз занимался тем, что вылизывал опустошенную до дна тарелку. Поистине, ты знаешь путь к здоровью и счастью, тебе ведомо искусство наслаждаться жизнью! В начале своих размышлений я обозначил избыток праздников и леность венцев как наказание, но я ошибался.

В Риме студенты стонут от учения, рабочие – от угнетения, семьи (и в первую очередь женщины) тоскуют дома в одиночестве, в то время как их мужья с утра до вечера батрачат на улицах или в мастерских. В Вене же только приступали к обучению или работе, как какой-нибудь колокол возвещал о том, что пришло время остановиться и принять участие в ярмарке, празднестве, мессе или процессии. Разве тяжкий труд приносит лучшие результаты? Ни в коем случае! В колыбели империи работали очень мало, но все получалось (хотя и требовалось на это больше времени). В городе пап люди трудились до изнеможения, но ничего не работало. В Вене еды было вдосталь для всех, семьи были зажиточными, улицы – чистыми, преступления случались изредка, а свободного времени было сколько угодно. В Риме люди голодали, грабеж и убийство подстерегали за каждым углом, город был грязен, а все вкалывали без остановки с утра и до ночи.

Когда я сообщал нашим немногим знакомым о том, что мы переезжаем в Вену, на меня смотрели как на несчастного сумасшедшего: ты едешь в холод, к этим глупцам-немцам? Не прожив здесь и месяца, я сильно заподозрил, нет, уверился, что это мы, римляне, глупцы.

– Господин мастер, – сказал Симонис, прерывая внутренний хвалебный гимн, звеневший в моем сердце, – я уведомил своих сокурсников по поводу вашего интереса касательно pomum aureum. Кроме того, я позволил себе пригласить их сюда на краткую встречу, так вы сами сможете объяснить, что именно вы хотите знать. Данило Данилович только что прислал мне записку, что в полночь он хочет встретиться с нами: может быть, у него уже есть какие-то новости.

На обратном пути с работы во дворце Клоридия зашла к нам в трактир. Выражение ее лица свидетельствовало о глубочайшем расстройстве.

– О, мой супруг, если бы ты знал, что со мной сегодня приключилось! – начала она, сев за наш стол и в несколько глотков опустошив мой стакан вина.

Она улыбнулась ребенку, сидевшему напротив и обеспокоенно смотревшему на нее, поцеловала его и погладила по голове. После этого попросила Симониса, который уже поел, отвести нашего малыша в монастырь, чтобы он вовремя пришел на урок немецкого языка, сказав, что мы подойдем позже.

Клоридия намеревалась сообщить нечто очень важное и опасалась реакции нашего сына. Когда Симонис с мальчиком удалились, ее материнская улыбка погасла, она взяла мою руку в свои, покрытые холодным потом.

– Что? – в тревоге спросил я ее.

– Благодарение Богу, что моя служба во дворце заканчивается завтра утром: принц Евгений предоставит are еще одну аудиенцию, а затем тот вернется в свое жилище на Леопольдинзель. Во вторник Евгений уезжает в Гаагу. С работой закончится и оплата, но так даже лучше. Если бы со мной еще раз случилось что-то подобное тому, что было сегодня, все могло бы кончиться плохо.

– Кончиться плохо? Да говори же, наконец, что случилось?

– Это отвратительное существо… тот, который пообещал дервишу голову.

– И что?

– Он опять был во дворце. Я дважды встретилась с ним. Сначала на лестнице для посыльных, в обществе его товарищей-турок. Если бы ты знал, как он на меня глазел! Наконец-то я увидела его лицо, если это месиво из клочков кожи вообще можно назвать лицом. Он таращился на меня своими налитыми кровью глазами, и его серые недоверчивые зрачки впились меня, словно крюки. Я ушла со всей возможной поспешностью, но все равно меня не покидало чувство, что он провожал меня взглядом. Боюсь, он что-то подозревает; будем надеяться, что во второй раз он не заметил, как я тайком за ним наблюдаю.

– А зачем тебе понадобилось шпионить еще и за ним? – в ужасе воскликнул я, ибо мне стало дурно при мысли о том, что моя сладкая женушка могла попасть в когти головореза.

После первой встречи с человеком в капюшоне моя жена выступала в качестве переводчика между мажордомом аги и одним из поваров принца, когда краем глаза снова увидела, как этот монстр поднимается по ступенькам, на этот раз по большой лестнице дворца. Он наверняка пробрался бы незамеченным, если бы Клоридия именно в тот миг, когда этот человек проскользнул на третий этаж, не открыла двери на лестничный пролет. Его настороженное поведение возбудило любопытство Клоридии, поэтому она оставила поле переговоров и неслышно последовала за ним.

– Мне было страшно, но риск того стоил. Может быть, у этого в капюшоне снова была встреча с Кицебером, – пояснила моя мужественная возлюбленная.

Но незнакомец продолжал совершенно спокойно идти дальше по дворцу, Казалось, он хорошо ориентируется в нем: в это время весь персонал находится на нижних этажах между кухней и комнатами для посыльных и в холлах второго и третьего этажей не было ни души. Молниеносно обследовав некоторые комнаты третьего этажа, он вернулся на нижний.

Там, пояснила Клоридия, находится зал с видом на Химмельпфортгассе, гдедолжны были поставить несколько книжных шкафов.

– Говорят, Евгений намеревается основать большую библиотеку и для этой цели собирается приобрести множество печатных изданий и манускриптов.

Поскольку столярам еще только предстояло сделать шкафы, в зале стояло несколько деревянных ящиков, содержимое которых не было известно никому, кроме Евгения и его слуг. Закутанное в плащ существо быстро вломилось в будущую библиотеку.