Жар.

Крик.

– А-а!

Крик переходит в сдавленный стон и смолкает. Запах гари становится все сильнее, и слышно, как где-то с печальным, почти хрустальным звоном разбивается стекло.

Надо открыть глаза…

Надо поднять голову…

Надо встать, но голова словно расколота на тысячу осколков. Жар уже пышет в лицо…

– Амалия! Амалия!

Зачем так кричать? А голова меж тем раскалывается уже на две тысячи осколков, потому что Амалию хватают и тащат куда-то.

– Пустите… – бормочет она. – Не смейте…

Огненным змеем взвилась полыхающая занавеска, и тут девушка почти пришла в себя.

– Амалия! Дом горит! Вы слышите меня?

Александр попытался поднять ее на руки, но она оттолкнула его.

– Дневник!

– Какой днев… – начал он в изнеможении.

– Тетрадь! Где она?

Флигель полыхал, огонь уже перекинулся на стены. Приподнявшись, Амалия увидела возле очага какую-то темную груду и, присмотревшись, поняла, что это человек в луже крови. Возле его руки лежал дневник Николая Петрова.

– Вон та тетрадь? – вырвалось у Александра.

В следующее мгновение с потолка на убитого обрушилась пылающая балка. Одним концом она упала на дневник и придавила его.

– А, черт! – в отчаянии выкрикнул Александр и, кинувшись к балке, принялся выдирать из-под нее дневник. Он ухватил только кусок тетради, когда на нем загорелась шинель. Дым ел глаза, но Александр собрал все силы и вырвал из-под балки еще один кусок.

– Бросьте! – закричала Амалия, поняв, что еще немного – и они сами сгорят тут. – Не надо!

Офицер сбил с себя огонь и, весь в саже, в крови, кинулся к ней, схватил в охапку и потащил наружу, на воздух. Возле дверей к нему подбежали Серж Мещерский с Никитой и помогли вывести Амалию. Едва они сделали несколько шагов, изнутри раздался взрыв, а за ним еще один, поменьше силой.

Александр упал в снег, но тотчас же поднялся. Флигель горел теперь весь, и из окон вырывались языки огня. Барон посмотрел на Амалию и увидел, что ее поддерживает, не давая упасть, Серж Мещерский. Девушка была без пальто и без головного убора, и Корф, отряхнув снег со своей шинели, молча принялся стаскивать ее.

– Что это было? – наконец проговорил Никита.

Александр набросил шинель на плечи Амалии. Вдоль виска у нее змеилась струйка крови, смертельная бледность залила лицо, но отчего-то, увидев ее глаза, офицер успокоился.

– Он пытался убить вас? – спросил Александр.

Амалия немного подумала и проговорила:

– Они. Думаю, их было двое. Если не больше. А тот, который там лежал… – Девушка запнулась. – Что с ним случилось?

Александр усмехнулся.

– Когда я вбежал туда, он держал в руке револьвер и выстрелил. Выбора у меня не было, и я просто проткнул его шпагой.

– Шпагой? – переспросила озадаченная Амалия.

– Ну да. Трость с сюрпризом…. – Молодой человек посмотрел на испачканные сажей страницы, которые держал, и вложил ей в руку со словами: – Вот. Это все, что я смог спасти. Так студент действительно вел дневник?

Амалия кивнула.

– Но я не успела его дочитать… – Она залилась слезами. – Не успела…

– Ничего, ничего, – пробормотал Александр, – не надо плакать.

Серж, как человек воспитанный, тотчас же полез за платком и вручил его Амалии, чтобы девушка могла вытереть слезы. Тем временем к месту пожара стекались дворники, кухарки, обычные зеваки. Приехали и пожарные, но к тому моменту флигель уже сгорел дотла. Появились полицейские, так как надо было дать объяснения относительно обгоревших костей, которые обнаружили среди черных балок и повалившихся стен. И Александру вновь пришлось разговаривать с уже знакомым следователем, которого он видел в своей квартире всего несколько часов назад. Разговор дался ему вовсе не легко, потому что следователь хотел знать мельчайшие детали: кто такая Амалия Тамарина, кем она приходится Александру, что делала во флигеле и как барон сумел ее отыскать?

– Мы беседовали с Сержем и Никитой…

– Серж – это князь Мещерский?

– Да. – Александр нахмурился. – И Серж завел речь о… о ней. Он видел ее в это утро с каким-то студентом, который дает уроки сыну его соседа. То есть они живут в одном доме… с соседом, я хочу сказать. И я…

Молодой человек окончательно запутался и умолк. Ему очень не хотелось признаваться малознакомому мужчине, что он забеспокоился, поняв, что Амалия пошла вовсе не к модистке, и отправился на ее поиски. Друзья присоединились к нему, и втроем они нашли студента Сипягина, от которого узнали о доме в Гончарном переулке. Пришли туда, Александр увидел дым, шедший из флигеля, и побежал со всех ног.

– Очевидно, злоумышленники подожгли здание, чтобы скрыть следы. Когда я вбежал внутрь, Амалия Тамарина… лежала на полу, а какой-то человек поливал керосином занавески. Он увидел меня и…

Тут Александр вспомнил, что Амалия настоятельно просила никому не говорить о дневнике Петрова, и закусил губу, опять замолчав. Незнакомец увидел его, отбросил жестянку с керосином и кинулся к тетради, которая лежала на столе. Одной рукой сгреб тетрадь, а другой выхватил револьвер.

– Он достал оружие, – наконец выдавил из себя Александр. – У меня ничего с собой не было, кроме трости, а в трости спрятана шпага. Так что я защищался тем, что оказалось под рукой… – Корф помедлил. – Скажите, вам удалось установить его личность?

– И как вы себе это представляете, господин барон? – поднял брови следователь. – От вашего противника остались одни кости, а криминальная наука еще не зашла так далеко, чтобы по столь незначительным деталям узнавать, кому именно они принадлежали.

– Я думал, может быть, какие-нибудь документы… – начал Александр.

Но следователь только покачал головой:

– Нет, господин барон. Если при нем и был, к примеру, вид на жительство, то наверняка сгорел.

Помучив Александра еще немного, следователь наконец сжалился над ним и отпустил. Что касается Амалии, то барышня переволновалась и едва держалась на ногах, следователь объявил, что навестит ее позже.

Не без труда Александр избавился от общества друзей, которые во что бы то ни стало хотели помочь ему доставить мадемуазель Тамарину домой. Он и сам не мог объяснить, почему его так раздражало их присутствие, и желал сам сопровождать Амалию на Невский.

Когда молодые люди остались вдвоем в наемном экипаже, Александр проговорил, волнуясь:

– Я должен попросить вас оставить это дело, которое становится слишком опасным. Вы должны подумать о своей матери… и о своих родных.

Амалия молчала.