ума; и просто сказать, все ораторствовали, сплетая эти похвалы с им подобными. Я же слушал и даже хвалил это, но оказался не в силах сдержать себя и сильно засмеялся, слыша, что они прославляют то, что можно найти даже во многих простых людях, они же, как бы смутившись, спрашивали меня: «По какой причине ты один не согласен с нашим мнением?», на что я сказал: «Пропустивши великие достоинства мужа, вы удивляетесь малым, а то, что присуще именно ему и лишь немногим из обладающих столь великой властью вы, как мне кажется, не знаете, и я вам объясню». Теперь, — говорил я, — будет счастлив род сарматов, теперь этот удивительный муж множеством различных доводов укротит высокомерие скифов и примирит правителей, находящихся в распре между собой из-за стремления ко власти. Когда я это излагал и погрузился в эти события, некто из людей, прибывших из тех краев, внезапно вставши, засвидетельствовал говоримое и рассказывал, как единокровные родственники великого князя, оторванные от своего народа, объединились со скифами и они намеревались с ними подтвердить пословицу, которая получила название от их (скифов) дел, и сделать вашу (страну) скифской пустыней, если бы не ты: ты сам, тотчас поднялся, несмотря на середину зимы, пренебрег сильной стужей, пренебрег страхом, пустился в полный опасностей путь, и хотя многие, особенно верховный правитель, запрещали тебе подвергать себя столь серьезной и очевидной опасности, непосредственно угрожающей жизни, ты, сейчас же приведя себе на ум Господню заповедь, и как истинный пастырь, полагая душу за словесных твоих овец, когда даже домочадцы не знали, куда ты отправишься, скоро очутился в скифских пределах, сам примиряешь их и освобождаешь немалые толпы от неминуемого рабства, соединяя быстроту действий и знание сердец. Потом тотчас я опять возвратился к перечню твоих успехов, говоря, что именно теперь города получили благоустройство чрез твое попечение о правосудии, именно теперь доставшийся тебе по жребию народ процветает в умножении благ, и что при такой власти ты не желаешь никого опечалить, но быть полезным для весьма многих, в чем бы то ни было, и всем благодетельствовать, не требуя от них никакой благодарности, и в особенности, — что даже и при столь великой власти ты не забыл кого-либо из друзей. И когда я все это высказал, слушатели каждое из говоримого считали за великое чудо и были подобны находящимся вне себя, и воздавали хвалы уже не просто, как прежде, а со многими рукоплесканиями. И так радовались они, радовался и я сам, сколько ты думаешь? Итак, таково наше отношение к тебе; касательно же твоего ко мне я намереваюсь тебе сказать, хотя и хорошо знающему, что именно, как я обещал в начале письма. Твои письма пришли всем, а мне совсем нет. И тем (достались) великие милости, мне же едва частица какой-либо из них. Очевидно, касающееся нас не имеет для тебя никакого значения[1050]. И посему, сколько я прежде радовался, столько сержусь теперь, не потому что я и сам не получил, как многие, величайших даров, так как наша дружба определялась не ими, но потому, что все наслаждались, получая от тебя письма, а мы не только не удостоились писем, но и ничего другого, хотя бы случайного приветствия и какого-нибудь отзвука от приходящих к нам оттуда; это меня убеждает, что ты окончательно забыл о нас. Однако, если тебе любезно таковое, имей сношения с теми же лицами, а я никогда не буду медлить поддерживать сношения с теми, с которыми и прежде.

Приложение 2.

Исидор, кардинал Рутенский, епископ Сабинский, папский легат, всем верным во Христе[1051]

Слушайте все народы, слушайте и внимайте ушами все, живущие во вселенной![1052] Слушайте все это, населяющие просвещенную верой часть вселенной, служители, пастыри и предстоятели всех христианских Церквей, также все цари и правители христиане, и весь народ Господень со всеми благочестивыми! Слушайте, говорю, и да будет вам известно, что предшественник истинного антихриста, правитель и владыка турок, столько же раб демонов, сколько и пророков, имя которому Магомет[1053], враг Креста Христова, наследник дела и имени того первого лжепророка и учредителя гнуснейшего закона агарянского, сын сатаны из всех порочнейший, — он, будучи объят неистовством и безумием, неутомимо жаждет крови христиан, и его жажда не в состоянии утихнуть после бесчисленных их убийств. И вот, при столь великой вражде против Христа и членов Его, он восстает, чтобы постараться истребить имя Его с лица земли; и, увидевши какого-либо христианина, идущего ему навстречу, он уже считает себя оскверненным, так что обмывает себе глаза и лицо, сперва считая себя нечистым. Итак, это столь страшное и ужасное чудовище, по заслугам выродков из христиан, по справедливому суду Божию, посланный над ними свирепствовать и насильствовать, царственный город Новый Рим, некогда счастливейший, теперь же весьма несчастный и подавленный всевозможными бедствиями, Константинополь, взял после долгой осады, завоевал, лишил всех благ и почти разрушил.

Кто же (воспользуюсь словами пророка)[1054] даст голове моей воду и глазам моим источник слез, чтобы я мог оплакивать днем и ночью убитых из того народа и преступнейшие святотатства, совершенные при этом завоевании? Кто, помня об этом ужасе, не придет в оцепенение? Не впадет в летаргический сон? Не онемеет от скорби? Однако я не буду изъяснять все это безобразие, чтобы уши благочестивых не отвратились от слушания: но иное понимается и из весьма немногих сообщений. Этот безбожный тиран, полный имен богохульства, взявши город, после убийства императора со всем его родом и знатью, весьма многих скованных железными узами вывел вон из города, связавши их шеи веревками; знатных воинов, простых людей, монахов и монахинь, девиц и женщин, блиставших добродетелью и положением, весьма позорно влекомых, оскорбил многими обидами. Тогда турки годных для позора лиц, как распутных и публичных женщин, тащили в лупанарий и многое такое делали с ними, каковое с бессмысленными животными, и о чем без стыда никто не может говорить; молодых людей того и другого пола отторгали от родителей и отдельно торговались об их цене; детей пред глазами их родителей закалали, как агнцев; матери были лишены своих сыновей, дети — родителей; единокровные отторгались от братьев, жены от мужей, невестки от свекровей, плачущих и причитающих; разлученные родственники и друзья, будучи проданы в рабство, отвозились в различные страны. О сколь горькие слезы! О сколь великое воздыхание! О сколь громогласные стенания среди друзей и знакомых, какие жалкие вопли раздавались среди стольких убийств, рабства, изгнания