― Ты сказала вчера, что для меня ничего не значит то, что я делаю с тобой, ― от подкатившего дурного чувства я беспокойно потянулся к сумке и достал из неё свечу, которую выбирал в подарок для девушки на Рождество. ― Это неправда. Ты упрямо не выходишь из моей головы… Я помню каждое твоё слово, каждый наш поцелуй, прокручивая их в памяти лёжа в кровати до потери сознания. Чёрт возьми, ты мне снишься без конца… Не знаю, как передать… Я очень благодарен за то, что ты была в моей жизни.

Наконец, с трудом пресекаемый поток переживаний, что беспокоил меня уже несколько месяцев, несчадно извергнулся на Мишель. Казалось, пространство вокруг нас теперь звенело и дребезжало, необратимо расходясь по швам.

― Была? ― едва приняв сувенир дрожащими руками, танцовщица всполошилась, потянув за шарф, словно освобождая себе больше пространства для шумного дыхания. Ресницы заблестели от капелек свежих наворачивающихся слёз, и она стянула с ладони варежку, размазывая стекающие по лицу и губам дорожки. Неужели Макарти ей не сказал…

Моё сердце жалостливо застонало, умоляя остановиться. Осталось предупредить лишь об одном…

― Лапуля, Крэг уволил меня за прогул. Извини своего непутевого напарника… Я всё ещё протестую против такого решения и страдаю, но искренне рассчитываю, что моё место займёт кто-то более достойный. Хотя бы в твоём сердце… Поэтому нам нужно попрощаться, ― смотреть в её хрустальные от блестящих слёз глаза у меня больше не было смелости. Я обернулся по сторонам, потеряно наблюдая за уже редким потоком машин и паркующимся прямо у пешеходной дорожки отеля тонированным авто. Мне самому нужно было прятать от Мишель, хоть и скупые, но жгучие слёзы разочарования. Я был разочарован в самом себе, когда озвучил этот кошмар человеку, чувствами которого дорожил теперь больше всего на свете. Время нашего прямолинейного разговора стремительно истекало, и это значило, что я действительно попрощался с Мишель. ― Но на премьере я обязательно буду смотреть на тебя из зала.

Её будет не хватать ― эта фараза безостановочно звенела в голове, пробуждая от всех многолетних заблуждений. Каким-то образом я смог слепо полюбить, но делать этого правильно до сих пор не умел ― и вряд ли когда-то смог бы научиться. Мне стоило держаться от Мишель подальше. От её удивительного цвета глаз, от морозного запаха её ровных русых волос, в которых терялись объемные хлопья снега. От любимых, грустно ухмыляющихся губ. Мы ещё долго молчали, избегая смотреть друг на друга одновременно, зачем-то изучая напоследок лица, и на несколько секунд Мишель показалась мне блаженно спокойной.

― Твою роль принца невозможно заменить никем другим, ― сказав это, танцовщица заволновалась и принялась кусать губы, не находя им лучшего применения.

Как бы я хотел вспомнить их тепло прямо сейчас… Это казалось убийственной идеей, совершенно запутавшегося в чувствах человека. Никогда прежде я не усугублял общение с девушками до таких последствий. Из моего рта не доносились искренние извинения, раскаяния в безысходной нужде находиться рядом с одной и наслаждаться ей. Этот момент запечатлелся в глубине подсознания, как нечто безобразно светлое, хоть прежде и надоедающее мне, но настолько необходимое, что когда оно откололось, я в миг ощутил себя одиноким и негодным больше ни на что. Чтобы притупить наши свежие переживания от разрыва, я осторожно раскрыл руки для объятий с Мишель, надеясь на то, что она примет их.

Девушка послушно шагнула ко мне, уткнулась заплаканным лицом в промокшее пальто и задрожала от какой-то ощутимой мне пронизывающей боли. Я и сам не удержал тяжелый вздох, ощущая, как в глазах защипало: она, тёплая и нежная, трепетно обняла меня, пытаясь бороться с удушающими слезами. Потеряв на считанные секунды контроль над стонущим сознанием, я слегка склонился над головой Мишель, отодвинул её шапку и угодил холодными губами в разгорячённый лоб. Руки бесконтрольно прижали хрупкую танцовщицу к моему телу, и я едва сдержался, чтобы не отыскать её губы. Но вовремя остановился. Торопливо отодвинулся, сжал её ладонь напоследок и кинулся прочь.

2.7

Противный пронзительный звук раздался в комнате. С трудом разлепив веки на не унимающийся раздражитель, я мгновенно зажмурился от нестерпимого, режущего глаза света. Утро или день какого-то там месяца, года, что ни чуть не заботило, врывалось в мою никчемную жизнь нежданным звонком. Я осторожно пошевелил рукой, которая затекла после непродолжительного сна, чтобы оценить своё состояние: назвать его разбитым было бы слишком мягко. Трудно сказать, сколько времени было отведено на сон этой ночью. Я мучительно вздохнул, словно ощущая нутром, как органы и устало циркулирующая кровь не желают моего пробуждения, попытался смочить слюной сухой рот. Пальцы наткнулись на неизвестную тёплую преграду по правую сторону, но просыпаться наверняка было ещё слишком рано и бесполезно.

Память подводила меня не впервые за минувшую ночь, хоть улики запоя сквозь прищур сонных глаз, понемногу возвращали притуплённую на время боль на своё законное место: на полу растёкшийся воск и растаявшие потухшие свечи, разбитые бокалы, бесчисленные смятые коробки из-под распитого вина, женские вещи и бельё. У кровати валялись мои вывернутые брюки. С возрастающим удивлением я осматривался сквозь слабо приоткрытые веки, будто в чужой квартире, но знакомые мебель и планировка точно походили на мои собственные апартаменты. В мозги тут же стали въедаться брезгливые угрызения, а в груди зародилась тупая агония: обстановка не была похожа на привычные променады проституток по моей спальне, здесь не было легкомысленного флера и желания развлечься. Квартира кишела беспробудным горем: нелепо застывший унылый воск, упаковки дешёвого "женского" алкоголя и чужая одежда. Не её. Глупая романтическая атмосфера, неумело воссоздаваемая за отсутствием самой главной её причины. В комнате был дух незнакомой девушки: приторно-нежный запах кружил над кроватью, но от чего-то совсем неприятный, а удушливо омерзительный, тяжелый. Вдруг на грудь мне опустилась тёплая нежная рука, осторожно и ласково поглаживая, и тело непроизвольно вздрогнуло.

― Пора на работу? ― не сразу понимая смысл горячего шёпота над своим ухом, я ещё какое-то время задумчиво молчал, пытаясь прийти в сознание после увиденного. ― Мне выключить будильник?

Как странно было это слышать. Затерявшись в алкогольном безнадёжном беспамятстве, я слегка воодушевленно обернулся на смутно знакомый женский голос, что заботливо пробуждал меня на работу. На сердце