Лысенко между тем принялся энергично звонить.

— Машуня! Привет-привет! Как ты там? Чего ты сердитая такая? Показалось? Тебе сегодня из неотложки пробы присылали? Вчера еще? И что? Да что ты говоришь?! Точно? И ты из-за них на работе задержалась? Ну, ты прям герой труда! С меня шоколадка! Ставь чайник, — шепотом велел он вернувшейся Кате. — Я к Камышевой. Это я не тебе. Сейчас приду, Маш! Сиди здесь, никуда не выходи, — велел он Кате. — Чаю пока попей сладкого. Да, и дверь закрой на ключ, я приду, постучу два раза, потом еще два раза. Усекла? Я мигом, без меня никуда не ходи! Шоколадку давай!

Катя покорно пожала плечами и протянула шоколадку.

Когда они с Лысенко вошли в кабинет, все уже сидели на своих местах. Перед дверью Игорь успел ей шепнуть: «Ничего не говори и ничего не бойся. Все под контролем. Говорить буду я сам». Это, конечно, немного испортило то впечатление, которое он надеялся на нее произвести, но даже без Кати зрителей хватало. Бухин и Бурсевич глянули на нее сочувственно, остальные смотрели на жертву сегодняшнего разноса с плохо скрываемым интересом и даже с облегчением: не они прокололись, а рыжая выскочка, которой в прошлом году неизвестно за какие заслуги дали внеочередное звание, — подумаешь, в ванне ее чуть не утопили! И под пули ходили, и за ножи хватались… То, что они с Игорем пришли вдвоем, также не укрылось от глаз отдела — язва, бабник, а теперь что, Лысенко за этой любимицей начальства решил приударить или что у них там?

Обычно в это время оперативка проходила только для их подразделения, но сегодня зрелище должно было стать показательным, и в кабинете было тесно — пригласили всех.

— Опоздали, вот и садитесь теперь, где сможете, — недовольно приказал подполковник.

Видимо, он не получал от таких аутодафе удовольствия, но здесь важен был воспитательный момент. В отдел снова пришли новички — и как их учить, если не устраивать вот такие публичные выволочки?

— Сначала разберем вопрос дисциплинарный, так сказать… — Шатлыгин покрутил головой, как будто ему было жарко, хотя в кабинете на полную мощность работал кондиционер. — Старший лейтенант Скрипковская вчера, в ходе беседы с подозреваемой, допустила, так сказать, недопустимую оплошность: послала подозреваемую за емкостью с отравляющим веществом…

Катя сидела, скорбно опустив голову. Щеки ее пылали.

— …в результате чего та употребила отравляющее вещество — смертельный яд, токсин бледной поганки внутрь — и находится сейчас… — вещал Шатлыгин суконным языком, чтобы до оперсостава лучше доходила вся недопустимая суть Катиного проступка.

— А кто сказал, Степан Варфоломеич, что там было это… отравляющее вещество? — неожиданно громко спросил Лысенко, и Катя подняла голову.

— Выписка из истории болезни приемного отделения, — начал было подполковник, но Лысенко, не давая ему опомниться и поставить нарушителя субординации на место, тут же спросил:

— А они что, без анализов определили, что она выпила?

— Записано со слов больной — выпила отравляющее вещество. — Начальник строго посмотрел поверх очков на неугомонного капитана. — Игорь, у тебя есть что сказать по существу или как? Чего ты лезешь… э-э… не в свое дело?

— Как же это не мое дело? Я ж за него ответственный. И мы гребем-гребем это самое дело… Всем коллективом, так сказать! И я тоже с утра не поленился и в неотложку эту самую позвонил. И в экспертный отдел сбегал! Я уже с утра работаю. Вот, у меня результат анализа этой самой… отравляющей жидкости, которую повариха ваша употребила внутрь! — Лысенко торжествующе выложил перед начальством бумажку. — Подтверждено нашей лабораторией.

— Ничего не понимаю… — Шатлыгин начал читать заключение с самого верха, но Лысенко не терпелось:

— Вы на результат смотрите, Степан Варфоломеич! Вот!

Он деликатно потянул бумажку у начальника из рук и объявил:

— Вода обычная, водопроводная!

* * *

— А что теперь будет?

Катя неопределенно пожала плечами:

— Ничего не будет. Выздоравливайте. В том, что вы влили в сироп это ваше приворотное зелье, никакого криминала теперь нет. Это ведь оказалась самая обыкновенная вода…

— Я про то и говорю. — Кондитерша поморщилась, потирая отлежанный на жесткой больничной кровати бок. — Я спрашиваю — бабке той что-нибудь теперь будет? Чего она мне продала-то? Воду из крана! Мошенница она!

— Мы мошенниками не занимаемся, — мирно произнесла Катя, которая до сих пор пребывала в эйфории после оперативки, которая счастливо завершилась небольшим устным внушением и призывами к бóльшей бдительности. — Мы — тяжкими преступлениями. Убийства, разбои, изнасилования.

— Разбой это самый что ни есть настоящий — воду с-под крана по пятьдесят гривен продавать!

— Вас когда выписывают? — поинтересовалась Катя.

Зашла она к пострадавшей безвинно Черной, по сути, совершенно случайно. Она заехала сюда к тому самому доктору, который упомянул отравившегося бомжа. Вопрос этот не давал ей покоя. Ну а в палату к кондитерше заглянула, чтобы поинтересоваться: отправили домой жертву приворотного зелья или она еще парится на больничной койке? Черная оказалась в отделении — ждала обхода и выписки. Более всего пострадавшую от собственной неосторожности волновал вопрос возмездия: как же органы поступят с подлой мошенницей, из-за которой она, можно сказать, рисковала репутацией, здоровьем и даже, может быть, самой жизнью…

— Сегодня выписывают… сейчас муж вещи подвезет. А как все-таки…

— Вы пойдите в отделение — там, при рынке, — посоветовала Катя, которой уже не терпелось покинуть палату и поговорить с доктором. — И напишите заявление — такая-то меня обманула. Подсунула мне некачественный товар.

— Да какой там некачественный! Это вообще… не то, что она говорила!

— Вот так и напишите. Ну, я очень рада, что вы выздоровели.

Катя вышла в коридор и снова подергала ручку двери, на которой было написано: «Ординаторская».

— Да где он в самом деле ходит, врач этот! — рассердилась она.

У этой двери Катя кружила уже давненько, а хозяин кабинета куда-то запропастился… Или приходил, пока она была у Черной в палате, и снова исчез? В кармане вдруг завозился телефон, и она взяла трубку.

— Я слушаю…

— Катька! Ты где?

— Я в больнице. А что случи…

— Беги прямо сейчас в театр! Там уже Бурсевич, но Борька один не справится!

— Да что случилось, Игорь?!

— Сегенчук на горячем поймали! Сашки нигде нет, я сам туда сейчас помчусь. Но я пока за городом… пока доеду. Ее в гримерке заперли — так что давай, а то они ее там линчуют! Давай бегом! И, может, с убийством Кулиш как-то завяжется…

* * *

Бурсевич попросил всех членов труппы собраться в одной из репетиционных, раздал всем бумагу и велел описывать подробно: кто что видел, слышал, кто откуда выходил и кто куда входил. Сам он сидел и наблюдал, чтобы никто из присутствующих не переговаривался друг с другом и не списывал, потому что возбуждение, овладевшее всеми после случившегося инцидента, перехлестывало через край и успокоиться артисты, видимо, смогут еще не скоро. А им нужны сведения достоверные, а не коллективное, так сказать, бессознательное…