— Костя нет. Не сейчас. Не смей!

— Объясни почему? — вспылил он. Искренне не понимая её такую обиду. Всё ж разложено по полочкам. Помучила себя, отлупила его, любит же, самое время всё понять и простить.

— Я должна подумать… — лепетала она, обескураженная и униженная его таким эгоизмом. — Пусти меня!

Он сцепил в упрямстве губы: "Ну уж нет!" Она снова принялась вырываться, но он ещё крепче прижал её к себе и так продолжалось пока она не выдохлась в своей бесплодной борьбе и не обмякла на его руках.

— Вот и подумаем вместе, ты моя жена или ты предлагаешь мне пойти и поискать сейчас кого-то, чтоб меня утешили? — усмехнулся он.

"Что такое?!" Она испуганно вскинула глаза. Нет, такого она не хочет. Какой же он эгоист, эгоист, эгоист. Неужели он не может оставить ей немного гордости. Похоже нет. Хорошо! Пусть будет, в конце концов, как будет, ей тоже плохо без него. Придётся представить, что воспользовалась им сама. Так легче. Оцепеневшая от напряжения, она с удивлением обнаружила, что тело не слушает доводов истерзанной души и отбросив её монашеские намерения, отвечает на его ласки, что у них всё по-прежнему получается. И это несмотря на все её страхи, гордость и уязвлённое самолюбие. Тело не захотело противиться их влечению и страсти. Они ласкали друг друга не просто с обоюдной радостью, а с жадностью, головокружением. Юлия дрожала, когда он ласкал её, возбуждаясь всё больше и горячее от шёпота, движения. Опьяняющее притяжение тел, против него невозможно устоять. Ему нипочём все запреты, от него закипает кровь. Сладкое безумие кружило час, два… Но вот потом… ей было тяжело. На душе остался тяжёлый осадок и понимание того, что он останется в ней навсегда и ей не выкинуть его, не забыть, наполняло её жизнь тоской. Она не сможет быть гордой и не прощающей. Остаётся одно- терпеть.

Он был расстроен: "Да она уступила, но вот потом… словно натянутая струна. Значит, не переубедил, и она просто затаилась. Любовь и гордость скрестили копья. Будет не просто. Сейчас тоже пришлось надавить, по-другому было не возможно. Оказывается для неё это очень важно. Чёрт! Ничего, у меня есть время, несколько дней пробуду в Москве. Ох, если б у мужиков к этому месту были подведены мозги… Многих бед, наверняка, удалось бы избежать. Никак не думал, что женская душа в ней возьмёт верх над разумом. Ведь у неё сильный характер и она самостоятельная личность. Всё вышло иначе, Юлия восприняла сплетню сердцем, а не головой. От неё остались одни глаза. Изморила себя всю. Никак не хотел причинить семье боль. Думал, никогда не узнают. Опять же рассчитывал на её понимание. Ведь война, должен же он как-то жить. Всё получилось глупо и не стоило того".

Она лежала безмолвная и несчастная, делая вид, что спит, рядом с неподвижным, но крепко обнимающем её мужем. Юлия чувствовала что он не спит, а притворяется. Очень уж тихо и неподвижно он лежал для спящего. Почему? Ей казалось, что его раскаяние не шло от сердца и он не понимал до конца какую глубокую боль ей причинил. Рассчитывал на то, что война всё спишет. С какой лёгкостью пошёл на измену с такой же просит прощение. Возможно, притворяется… А что, если сейчас вспоминает ту фронтовую постель? Два желания устроили в ней борьбу. Раз: ей страшно как захотелось расцарапать ему лицо. Два: покрыть его поцелуями. Может быть чуть-чуть укусить губу, чтоб знал. Вздох вырвался сам. Тяжёлый с плачем. Она не смогла и наверное уже никогда не сможет избавиться от того негатива, что причинил он семье. Выбросить это ни из головы, ни из сердца невозможно. Но жить без него ей не под силу и это, надо признать, было правдой. Как же ей жить-то дальше бедной? Обида и горечь сгруппировавшись выдавили боль в слёзы. Чтоб не показать своей слабости, выскользнула из его объятий и умчалась в ванную. Через пять минут пришёл он. А ведь казалось крепко спал. Юлия не слышала, как вошёл, лилась из открытого крана вода, а она сидела сгорбившись на полу и уронив голову на пристроенные на край ванны руки горько и безутешно плакала. Он с беспокойством, не отрывая взгляда, смотрел на жену. Присел перед ней на корточки, бережно прикоснулся своими пальцами к её дрожащему плечу и в полную меру осознал, какое горе причинил Люлю. Сграбастав жену в охапку, он целуя мокрое лицо, вглядывался в её непрощающие глаза и беспомощно бормотал:

— Юль, а Юль, ну хватит уже тебе рвать себе и мне сердечко, ей богу, ничего страшного не произошло. Люблю ещё крепче тебя. Честно, тебя одну. Можешь не сомневаться, чем хочешь поклянусь. Ну посмотри на меня, любовь моя, я тебя когда — нибудь обманывал?

Глотая беспощадно текущие слёзы всё же выдавила из себя:

— Собранные в женщине силы никто не измерял, возможно я и смогу перебороть себя, а разговоры, лавиной гуляющие по Москве, по стране, как с этим?

— Ребёнок мой сладкий, плюнь на них. Пусть болтают. Мы-то с тобой знаем…

— Плюнуть?! Хороший совет. Это проще простого, только не до всего долетит… Опять же, хоть надорвись кричамши, что ты плюёшь на луну, а вот не получится доплюнуть… Вот так, дорогой!

Он поморгал, поморгал, горячо чмокнул её в щёку и объявил:

— Ерунда.

Может быть и ерунда. Ведь главное, что он жив и они вместе. Она уже ничего не знала и не понимала. Война всё перемешала. Он тот же и не тот. Юлия позволила себя унести и лежала неподвижно, уставившись в одну точку. Но он опять поломал все её планы и настроение. На кровати всё безумие повторилось, он целовал, убеждал, оправдывался и любил. Наконец выдохшись уснул. Юлия осторожно поднялась на локти: "Спит, не спит, а терзает себя, — всматривалась в его лицо она, — копается в себе и своих мыслях и так будет всю жизнь. Натворил. Ах, если б можно было заглянуть в его душу. Но нет. Мужская душа на замочках. Они всячески закрывают её от наших попыток залезть к ним в неё и покопаться. А что если он совершенно не замечает их с Адой состояния или вообще не обращал на это внимания. Есть семья и ладно. Ведь получается главная жизнь и ежедневное движение для него там, а тут так, ерунда? Может он только старательно делает вид, что всё как всегда и как ни в чём ни бывало возвращается сюда? А на деле долг, обуза…" Его поступок поколебал то, на чём держалось её отношение к нему — надёжность и доверие. К такому готова не была. Как жить без этого с ним, она не знала. Опять же как быть с её любовью и существовать без него тоже…

Пришла Ада, получилось вернуться поздно, удивлённая беспорядком в прихожей, рассмотрев отцовские сапоги под вешалкой и его китель, побежала в спальню. Головка мамы на широкой груди отца, её успокоила. Она развернулась и тихонько вышла из комнаты пока не заметили… На губах застыла улыбка: "Помирились!"

Сна не было. Юлия вся была начеку. Костя всю ночь ворочался и бился. И даже кричал во сне. Она целовала виски, гладила высоко вздымающуюся грудь и молилась: "Господи, спаси и сохрани его. Помоги ему, защити его… Так и быть я перетерплю всё, только даруй ему свою охорону и жизнь…"

Однако утром он проснулся бодрым. И у неё отлегло от души. Встала рано. Надо оставить обед ему, Аде. Суетилась, стараясь на него не смотреть. Выходные, чтоб побыть с ним, как делала это раньше, решила не брать.