– Чем прятать, Анастасия Никитична, вы лучше сначала отложите сумму на покупки. Ведь не выдержите, завтра и пойдете покупать. Не так ли?

Она кивнула головой, потом подошла и присела к столу:

– И не говорите, Сергей Александрович! Нам столько много надо купить, что вы просто не представляете! Пете пальто пошьем хорошее, с бобровым воротником. Мне шубу купим. Потом белье постельное… еще занавески надо сменить, скатерть… Самое главное забыла! Дверь входную обязательно заменить! На честном слове держится, а щели в ней такие, что ладонь просунуть можно. Да и мастера надо пригласить, чтобы печь подправил и дымоход почистил. Еще я наволочки на подушки видела с розовыми и голубыми цветочками…

– И одеяло пышное, купеческое. Возляжете вы, Анастасия Никитична, на новые простыни с мужем, укроетесь новым пышным одеялом…

Лицо матушки снова залилось красной краской.

«Ну и что я такого сказал!»

Отец Елизарий тоже, похоже, смутился, потому что сразу последовал вопрос, уводящий от постельной темы:

– Сергей Александрович, откуда, если не секрет, у вас такие большие деньги появились?

– Петр Николаевич, вы что, мне не верите?

– Э-э… Не в том вопрос. Вы сами как же? Вам что деньги не нужны?

– Мне почему-то так и подумалось, что без этой бумаги я не обойдусь, – я достал из кармана выписку из банка и положил на стол перед священником. – Читайте.

– Господь с вами, я вам верю…

– Читайте, Петр Николаевич, и пусть ваша совесть будет чиста.

Отец Елизарий взял документ и внимательно его прочитал. Дважды он отрывался от чтения и смотрел на меня, потом аккуратно сложил бумагу и подал мне.

– Гм. Извините меня. Но, право дело, не стоило…

– Когда ремонт думаете начать?! – перебил я его извинения.

– По весне и начнем, только дверь входную сейчас заменим. В этом моя супруга права.

– И печь тоже, Петенька, а то дыма у нас иной раз полная горница. Не продохнуть.

– Вот и славно. На второе у вас что, Анастасия Никитична?

Попадья, словно очнувшись, посмотрела меня, ойкнула и снова, в третий раз, покраснела: – Извините меня, ради бога, я совсем из-за этих денег голову потеряла! Сейчас! Сейчас все принесу!

– Щедрой вы души человек, Сергей Александрович, но и хитрый. Вон как все повернули.

– А вы что думали? Это вы у нас без хитрости, поэтому щи пустые хлебаете.

– Нельзя меня этим попрекать! Как я буду людям в глаза смотреть…

– Как другие попы да священники смотрят, так и вы смотрите! Но я не это сейчас хотел сказать! Вы мне лучше скажите, Петр Николаевич, а вы никогда не мечтали о том, как вас когда-нибудь посвятят в архимандриты или там, в архиереи, и вы в кафедральном соборе, в золотой митре, выходите на амвон и осеняете собравшийся народ, а хор детей за вашей спиной поет ангельскими голосами: «Святый боже…» А вы весь из себя такой важный, толстый, с золотым крестом….

– Нет, Сергей Александрович, не об этом мечтать нужно, а об укреплении веры Божьей в сердцах человеческих. Да и, если честно сказать, мы с моей Настей простые люди и рассчитывали получить приход где-нибудь в большом селе, вот только вышло не по-нашему… Знаете, мне иногда представляется, как в жаркий летний день иду по пыльной дороге вместе с крестным ходом. Мужики впереди несут хоругви, а бабы – иконы, за ними мальчишки – певчие, а сзади пылит толпа. Певчие поют, а на лицах людей истинная радость разлита… Ох! Не скоро это сбудется… если вообще сбудется.

При этих словах на лице священника проявилась затаенная тоска. У меня была мысль двинуть его наверх с помощью государя, но после этого разговора понял, что с его правдолюбием и честностью ему там делать нечего, а тут и матушка поставила на стол тарелки с жареной картошкой, тушеными и солеными овощами, прервав наш разговор.

– Кушайте, Сергей Александрович, на здоровье!

Перед тем как начать есть, я поинтересовался у священника:

– Сегодня, как я вижу, занятий в школе нет?

– Светлана Михайловна предупредила меня, что до конца этой недели ее не будет. Болезнь сестры ее младшей затянулась, и она решила побыть с ней, так что вы ее дома ищите.

– Так и сделаю.

Возвращаясь домой из гостей, я вдруг вспомнил лихорадочные метания матушки по дому, невольно усмехнулся и неожиданно вспомнил о вручении другого подарка человеку совершенно иного склада ума и мироощущения.

Рано утром, как обычно, я пришел на тренировку. Мастер, уже начавший разминку, кинул на меня обычный для него недовольный взгляд, который обозначал только одно: «Ты пришел вовремя, но мог бы прийти и раньше», но когда увидел, что я не стал раздеваться, а вместо этого направился к нему, нахмурился. Встав перед Окато и чуть наклонив голову, я подал ему сверток на вытянутых руках.

– Мастер, примите этот подарок в качестве моего признания и уважения.

Он взял сверток в руки. Я поднял голову. Уже догадавшись, что ему поднесли, японец развернул сверток. Разорванная упаковка упала на мат. Стоило Окато взять меч, как сквозь его бесстрастность пробилось какое-то чувство, схожее с волнением.

– Откуда у вас этот меч?!

Вопрос прояснил значение его взгляда. Он видел этот меч не впервые и, скорее всего, знал когда-то его хозяина. Пришлось коротко рассказать ему все то, что мне удалось узнать от хозяина антикварного магазина об этом мече. Когда я закончил рассказывать историю этого меча, Окато какое-то время, молча, смотрел мимо меня неподвижным взглядом, а потом, словно очнувшись, неуловимым движением выхватил клинок, пробежал глазами по лезвию, потом таким же быстрым и ловким движением вернул его в ножны.

– Не думал, что именно таким образом узнаю о смерти своего врага. Это определенно знак судьбы!

При этом в его словах и голосе не было радости, а какая-то скрытая печаль. Внутренние чувства мастера за все время нашего знакомства мне так до конца и не удалось постичь, поэтому мысль, появившаяся у меня в голове, была самой простой: мастер сожалеет о том, что не сам убил этого гада. Естественно, комментировать его я слова не стал и ожидал продолжения. Окато склонил голову в коротком поклоне, затем сказал:

– Ценю и принимаю уважение, которое вы хотели выказать этим подарком, но не сам меч. Он будет отослан семье погибшего! – с этими словами он аккуратно положил оружие на край мата, после чего резко выпрямился и уже жестким, командным тоном приказал: – Начали разминку!

Наступил день вручения наград в батальоне. Махрицкий, неоднократно ходивший за линию фронта, награжденный именным оружием за храбрость, сейчас волновался как мальчишка. Он никак не рассчитывал на появление государя, а стоило ему узнать об этом, как не замедлил высказаться о моем мальчишеском легкомыслии в соответствующих выражениях. Волновался и я, ведь моя идея о создании сил специального назначения была как никогда близка к своему завершению.