Сам Каракозов все время следствия проводил в молитве. Потом написал письмо Александру — просил государя простить его: «Я прошу у Вас прощения, как христианин у христианина и как человек у человека».

Государь с «сожалением развел руками». И Каракозову объявили: «Его Величество прощает вас как христианин, но как Государь простить не может. Вы должны готовиться к смерти».

Простил царь только Ишутина — заменил виселицу на бессрочную каторгу. Но дарование жизни повелел объявить ему в последний миг, когда наденут на него смертный балахон. Наказал его ожиданием смерти. Помнил, как поступил с петрашевцами его отец.

И состоялась эта казнь. Первая казнь на Семеновском плацу.

Сначала повесили Каракозова. Точнее, несчастный лишился чувств и его втащили на виселицу. На Ишутина надели балахон и потом объявили помилование.

После казни отпала надобность в услугах Муравьева. Он нужен Александру только, чтобы напугать общество. Царь не мог долго терпеть. Вешателя отодвигают от дел. И в том же 1866 году он умирает в печали. Зато посмертно царь наградит его высшим орденом — Андрея Первозванного. Чтобы общество не забывало о царском гневе. Но и либеральных бюрократов царь во власть не вернул. И о продолжении реформ не хотел более слышать. Баста! Общество должно «разжевать» полученное.

Так в то время, когда Россия уже устремилась вперед, Александр решает прекратить реформы и остановить опасное движение страны. В конце 60-х царь берет тайм-аут.

Только военная реформа, из-за грандиозности проблемы, перешагнет в 70-е годы. Ибо ему нужна была новая армия. Он должен был взять реванш за Крымскую войну.

Александр не знал: начинать реформы в России опасно. Но куда опаснее их прекращать. Соблазненное его же реформами общество по-прежнему рвалось вперед. Теперь уже тщетно.

ПЕТР IV. ВОЗВРАЩЕНИЕ ТАЙНОЙ ПОЛИЦИИ

Александр понимал, что нужно было подумать о борце с крамолой, о новом хозяине Третьего отделения, который сможет сдерживать резвость общества. И он назначил главой тайной полиции Петра Шувалова, сына маршала покойной матушки.

Шуваловы возвысились во времена императрицы Елизаветы. Один из Шуваловых стал ее любовником, другой — крупнейшим финансистом и, как у нас часто бывает, великим казнокрадом. Был он и великим хитрецом. Когда Елизавета увлеклась юным кадетом Бекетовым, отставив его племянника, сей бестия поспешил принять меры, чтобы вернуть фавор родственнику. Он сумел стать ближайшим другом юного, простодушного избранника императрицы. И на правах друга дал Бекетову мазь «для белизны лица». От этой мази у несчастного кадета лицо тотчас пошло гнойными прыщами. Императрице шепнули о венерической болезни, которую будто бы подхватил на стороне кадет. Взбешенная Елизавета прогнала от себя несчастного любовника и вернула прежнего — Шувалова.

Один из сыновей этого предприимчивого негодяя отличался и тонким умом, и благородством, и воспитанием. Он настолько владел французским, что публиковал свои стихотворения в Париже. Екатерина Великая, весьма вольно писавшая по-французски, свои знаменитые письма Гримму и Вольтеру отсылала сначала ему. И он беспощадно правил язык императрицы. Екатерина нежно называла его «моя умная прачка». Вот из какой семьи вышел наш Шувалов.

Граф Петр Шувалов был моложе государя на 10 лет и участвовал в некоторых его весьма веселых похождениях. Пользуясь дружбой с царем, он рискнул приволокнуться за дочерью уже известной нам сестры государя Маши — за Машей Лейхтенбергской. Так что царю пришлось сделать ему строгое замечание. После этого граф Петр сразу поумнел. Теперь он был то, что нужно — «преданный, но умный» (как звал его царь) и «цепной пес» (как звал его Костя). Граф Петр соединил в себе многие качества предков. Он весел, остроумен, абсолютный комильфо и... при этом интриган, хитрец, беспощадный и жесткий начальник. Он либерал, если надо, но ретроград. В душе.

И ретрограды ликовали. Передавали фразы Шувалова. О том, как либералам быстренько «шею свернут», и «сам Государь у него по струнке будет ходить».

Восемь лет Шувалову предстояло управлять Россией. И это будут восемь лет контрреформ. Когда власть будет урезать свои же, прежние благодеяния.

Александр был доволен: реформы остановлены, значит, страна окончательно успокоится.

Реформатор всерьез собрался отдохнуть... Ибо в это время царь воистину был пленен любовью. Но лидер не смеет отдыхать, его отдых всегда сурово наказуем.

И пока он устраняется от активного управления, происходит опаснейшее.

Новый глава Третьего отделения возвращает прежние широчайшие полномочия тайной полиции. Опираясь на эти полномочия, Шувалов начинает захватывать Комитет министров. И уже военный министр Д. Милютин с изумлением чувствует, «что совершенно устранен от военных дел».

«Все делается под исключительным влиянием Шувалова, который запугал Государя ежедневными докладами о страшных опасностях, - записывает в дневнике военный министр.— ...Под предлогом охраны личности Государя граф вмешивается во все дела. Он окружил Государя своими людьми... В Комитете министров большинство действует заодно с графом, как оркестр по знаку капельмейстера».

На целое восьмилетие глава тайной полиции граф Шувалов практически становится премьер-министром

Вот так и произошло самое опасное для Александра: сращивание ретроградной партии с тайной полицией.

При дворе Шувалова будут называть Петром IV. Но чтобы окончательно им стать, надо было свалить главного либерала, великого князя Константина Николаевича.

И камарилья с надеждой начинает ждать, как это произойдет.

«РУССКИЙ ФЛАГ НЕ ЗАХОТЕЛ СПУСКАТЬСЯ»

Следующий после после покушения у Летнего сада 1867 год начался с события, которого императору Александру II не могут простить до сих пор.

Переговоры о продаже Аляски начались при его отце и шли 15 лет.

Рыцарь монархии Николай был готов дружить против королевской Англии даже с республиканским Северо-Американским Союзом. Гостей из Нового Света возили в Петергоф, где на Царицыном острове рос молодой дуб. Рядом была укреплена бронзовая доска с надписью: «Сей посаженный в землю желудь снят с дуба, осеняющего могилу незабвенного Вашингтона, и поднесен в знак величайшего уважения Императору Всероссийскому».

Желудь лично сажал в землю Николай I. Продажа Аляски — это был очередной реверанс Николая в сторону молодого государства. Но в необъятной России парадоксально обострено чувство «своей территории». И Николай I предпочитал, чтобы переговоры шли в строжайшей тайне и не заканчивались никогда.

При Александре II теплые отношения между странами продолжались.

Продолжались и переговоры о продаже Аляски. Однако теперь царь чувствовал: следует поторопиться. Русские владения на Аляске могли стать яблоком раздора между странами.