Все эти буддийские мифологические представления послужили причиной изменения структуры монгольских летописей. Генеалогические описания монгольских ханов становятся частью мировой генеалогии царей, а история монгольских ханов — фрагментом мировой истории и соответственно занимает лишь часть летописей.

Характерным в этом смысле является представленный в этом разделе фрагмент летописи Джамбадорджи «Хрустальное зерцало», посвященный генеалогии монголов [7].

Отметим, что нашедшую свое отражение в этом фрагменте идею происхождения монгольских ханов от мифического индийского царя Махасамматы, тесно примыкающую к космогоническим представлениям, не игнорирует ни один из авторов монгольских летописей… Эта идея была, по всей вероятности, плодом собственно монгольской мысли, но использовала уже сложившиеся тибетские мифы о происхождении тибетских царей и в некотором смысле дублировала их, называя своего первопредка потомком другой ветви легендарного царского рода.

При прочтении предлагаемого фрагмента становится очевидным то, что он распадается на ряд эпизодов — фольклорно-эпических (или подобных им) сюжетно-повествовательных элементов, цикл которых и создает т. н. повествование о хане-родоначальнике, то есть о первом хане, создателе нового рода, зачинателе истории. Подобные циклы характерны для всех монгольских летописей, включая «Сокровенное сказание монголов». А это наводит на мысль, что «Сокровенное сказание монголов» не было прямым и непосредственным «прародителем» всех монгольских летописей. Оно само восходило к родословной истории Чингисхана. Именно эта история стала источником, с одной стороны, эпической традиции, на которую опирались «Сокровенное сказание монголов», «Краткое Золотое сказание» и некоторые другие летописи, а с другой — генеалогической, к которой тяготеют такие сочинения, как «Желтая история».

В предлагаемом нами фрагменте этот цикл фольклорно-эпических мотивов включает миф о царе Худзун-Сандалиту, который имеет тибетское происхождение, он был освоен монгольской традиционной историографией как история предков монгольских ханов, мифы о первопредке монголов Бортэ чоно, о братьях Дува сохоре и Добун мэргэне, о родоначальнике боржигинов Бодончаре, об отце Тэмужина — Есухэе и о самом Тэмужине…

При сравнении этого цикла с «Сокровенным сказанием монголов» видно, что предание о Бортэ чоно в том виде, в каком оно существует в летописях XVII–XIX вв., имеет сравнительно поздний характер. «Сокровенное сказание монголов» начинается с рассказа о Бортэ чоно и Хоо марал, причем исключительно краткого, а повествование об их предках, ведущее к тибетским и индийским царям, в монгольских летописях XVII–XIX вв. есть позднейшее добавление, сделанное монголами под влиянием буддийской мифологии в стремлении определить свое место во «всемирной истории». Поэтому в «Сокровенном сказании монголов» имена Бортэ чоно (Серый Волк) и Хоо марал (Каурая Лань) имеют большее «тотемное звучание», чем в летописях XVII–XIX вв., где они стоят в цепи царей и правителей…

Несомненно, центральное место в этом цикле занимает предание о Бодончаре… Оно включает в себя большинство мотивов, встречающихся в рассказах о предыдущих ханах. В этой связи С. Ю. Неклюдов отметил, что «мотивы, известные нам по истории Бодончара, составляют некую фабульную парадигму биографии родоначальника» [8]. Поэтому можно предположить, что предание о Бодончаре как о родоначальнике боржигинов лежало в основе генеалогической истории Чингисхана и было наиболее развитым и разработанным.

Итак, мифы и предания, относящиеся к циклу о хане-родоначальнике и в основном описывающие «дочингисово» и частично «чингисово» время, составляют, пожалуй, наиболее архаичный пласт, который связан с древними мифологическими представлениями о начале родовой истории — возникновении народа, рождении правителя. Другой характерной чертой этого пласта, кроме архаичности, является его устойчивость. Нет ни одной летописи, прошедшей мимо предыстории Чингисхана, изложенной традиционным образом. Иными словами, в монгольской летописной традиции при всех изменениях, которые в ней происходили на протяжении веков, сохранилась живая, продуктивная модель сюжетосложения, ориентированная на архаичные мотивы «номадного» слоя.

Этот слой повлиял и на характер центрального повествования летописей — о Чингисхане. Многие эпизоды, вошедшие в монгольские летописи XVII–XIX вв., используют мотивы цикла о хане-родоначальнике. Однако эпический характер этих летописей основывается в большей степени на так называемом эпическом биографизме, т. е. они соотносимы с типом эпических сказаний, построенных по «биографическому» принципу. Более всего черты эпического биографизма присущи монгольским летописям XVII века, в частности анонимному «Краткому Золотому сказанию» и «Золотому изборнику» Лувсан Данзана, которые благодаря именно эпосу отличаются «художественной яркостью и тематическим богатством» [9].

Неслучайно поэтому при выборе фрагментов в раздел «Повествование о Чингисхане» мы в первую очередь обратились к «Золотому изборнику» (XVII в.) Лувсан Данзана, который воспроизводит целый ряд фольклорно-мифологических текстов (легенд, преданий, исторических рассказов), восходящих к первой половине XIII в. и даже к XII в. В публикации этих текстов неизвестных до сих пор исторических хроник, по мнению первого исследователя этого памятника Ц. Жамцарано, и состоит главная ценность «Золотого изборника» [10].

Неизвестный автор «Краткого Золотого сказания» также включил в свою летопись ряд ранее неизвестных эпизодов, которые вместе с текстами из «Золотого изборника» Лувсан Данзана, несомненно, явились источниками для последующих монгольских летописцев-компиляторов, но, главное, стали дополнительным материалом для составления «определенной формулы повествования об эпическом герое».

Формируя вторую часть раздела — «Повествование о Чингисхане» и определяя последовательность выбранных текстов, мы также придерживались «биографического принципа», т. е. попытались «привязать» их к определенным этапам или событиям в жизни Чингисхана, о чем сообщаем в комментариях к каждому тексту.

Заканчивают второй, т. е. «легендарный», раздел сборника легенды, истории и предания о Чингисхане, бытовавшие в устной традиции и записанные в разное время и разными людьми на территории Монголии. Это, как сказал бы автор «Пушкина в жизни» В. В. Вересаев, еще больше окутывает нашего Героя «дымом легенд и слухов». Но, как писал тот же автор, «живой человек характерен не только подлинными событиями своей жизни, — он не менее характерен и теми легендами, которые вокруг него создаются, теми слухами и сплетнями, к которым он подает повод. Нет дыма без огня, и у каждого огня бывает свой дым [11].

1. Владимирцов Б. Я. Работы по литературе монгольских народов. М.: Восточная литература РАН. 2003. С. 60—61

2. Там же. С. 61–65.

3. Там же. С. 62–63.

4. Следует назвать следующие летописи: «Краткое Золотое сказание» (ок. 1625; другая датировка — 1655), «Золотой изборник» Лубсан Данзана (1635; по другим данным — рубеж XVII–XIX вв.), «Желтая история» (40—60-е гг. XVII в.), «Драгоценное сказание» Саган-Сэцэна (1662), «История Асрагчи» Джамбы (1677), «Течение Ганга» Гомбоджаба (1725), «История монгольского рода борджигид» Ломи (1732), «Золотой диск с тысячей спиц» Дхарма-гуши (1739), «Золотое сказание» Мэргэн-гэгэна (1765), «Хрустальные четки» Раши-Пунцага (1775), «Хрустальное зерцало» Джамбадорджи (1825), «Синяя тетрадь» (середина XIX в.), «Драгоценные четки» Галдан-туслагчи (1850).