— Могу я вернуть тебе комплимент? — одобрительно улыбаясь, спросил он.

Аурелия знала, что платье из старинного золотистого дамаста, завязанное на талии шнуром с кисточками, с вырезом, подчеркнутым простым воротником цвета золотистого янтаря, очень ей идет. Эстер не зря потратила несколько часов со щипцами для завивки, доводя до совершенства, копну белокурых кудряшек, обрамлявших ее лицо, и теперь Аурелия не без тщеславия считала, что выглядит наилучшим образом.

Впрочем, внешний вид никак не отражал ее внутреннего состояния. После вчерашней неудачной и бессмысленной дискуссии Гревилл вел себя так, словно они вообще не затрагивали этих сложных эмоциональных вопросов, и Аурелия понимала, что ей остается только одно — вести себя так же. Но невысказанное простиралось между ними как пустыня — во всяком случае, она ощущала это именно так.

— Не забудь веер. — Он взял изящный японский разрисованный веер и развернул пластины из слоновой кости.

— Конечно, нет. — Веер должен был служить им средством общения, в особенности, если среди гостей окажется дон Антонио Васкес. Роль Аурелии сегодня вечером заключалась в том, чтобы просто вовлечь его в разговор, пофлиртовать с ним, заставить по возможности раскрыться — по сути, стать наживкой, чтобы Гревилл мог начать действовать, когда решит, что настал подходящий момент. Аурелия выучила целый ряд движений веера для передачи основной информации — если ей покажется, что она для Гревилла важна.

Гревилл кивнул.

— Ну что, идем? — Он взял у Эстер вечернюю накидку и тщательно укутал плечи Аурелии. Протянув руки, чтобы застегнуть воротник накидки, он неожиданно наклонился и мазнул губами по шее жены — не то поцелуй, не то просто теплый шепот.

Как всегда, от прикосновения его губ по позвоночнику пробежал трепет предвкушения, а в животе все потеплело и сжалось. Аурелия поспешно отодвинулась и сунула веер в расшитый бисером ридикюль.

— Я готова, — улыбнувшись, произнесла она. Гревилл предложил ей руку, чуть шевельнув бровями, но ничего не сказал.

В карете Аурелия села в угол и сидела там, лениво поигрывая шнурком ридикюля, надетым на запястье. Гревилл устроился напротив, наблюдая за ней сквозь полузакрытые глаза. В окнах кареты мелькал зеленовато-желтый свет газовых уличных фонарей, заливая карету 2Ю неприятным, тошнотворным желтым сиянием.

— Ты волнуешься? — внезапно спросил Гревилл.

— Не особенно. — Аурелия подняла на него удивленный взгляд. — А должна?

— Нет. Ты достаточно хорошо натренирована для такого задания. Это должно быть так же просто, как игра с Фрэнни в лотерею.

— Заверяю тебя, это очень простая карточная игра, — едва заметно улыбнувшись, произнесла Аурелия. — Вряд ли мне кто-то предложит более сложную.

— Ну, сегодня вечером точно не предложат, Но ты показалась мне немного рассеянной, а я бы не хотел, чтобы ты отвлекалась. Если тебя что-то беспокоит, скажи прямо сейчас.

«Боже милостивый, — подумала Аурелия, — разве он может думать о чем-нибудь другом, кроме своего задания? Ему в голову даже мысль не приходит, что меня может расстраивать что-нибудь другое, кроме этих вечерних хитростей».

— Не волнуйся, меня ровным счетом ничего не беспокоит, — сказала она. — Да и с какой стати? Все, что я должна сделать, — это заставить его разговориться, а я успешно занимаюсь этим с тех пор, как начала делать высокие прически.

— Речь идет о совершенно определенном человеке и об определенной теме разговора.

Аурелия пожала плечами.

— Какая разница, Гревилл? Каждый разговор похож на любой другой и ведется примерно одинаково.

— В общем, да. И я все время буду держать тебя в поле зрения. — Он откинулся на спинку сиденья и скрестил руки на груди. — Покажи-ка мне еще раз, какое движение веером сообщит мне, что я должен подойти и присоединиться к тебе.

С бесстрастным лицом Аурелия вытащила веер из ридикюля и раскрыла его. Приподняв веер к правому плечу, она, вывернув запястье, поднесла его к лицу.

— Так тебя устраивает, мастер; шпионажа?

И вдруг почувствовала, что у нее улучшается настроение. Аурелия любила эту игру. Ей нравилось сознавать, что у нее все получается, что она может успешно перевоплотиться в совершенно другого человека и способна перехитрить их всех.

Гревилл заметил, как заблестели ее глаза, как внезапно дернулись губы, и расслабился. Пусть между ними множество неразрешенных вопросов, Аурелия не допустит, чтобы они помешали ей, как следует исполнить свою роль.

— Больше чем устраивает. — Он протянул руку через разделявшее их узкое пространство и взял ее ладонь. — Я знаю, что ты будешь, великолепна, моя дорогая, ты просто создана для этой работы.

Он говорил это и раньше, но повторения всякий раз заново возбуждали ее, наполняя ощущением собственной силы. Сегодня вечером не должно существовать ничего, кроме их партнерства и спектакля, который они будут играть.

Карета остановилась перед особняком графа Лессингема на Беркли-сквер. Из дома выбежал лакей и открыл дверцу кареты раньше, чем Джемми успел спрыгнуть со своего сиденья рядом с кучером.

— Добрый вечер, сэр Гревилл, леди Фолконер. — Лакей, придерживая дверцу, предложил Аурелии руку.

Она спустилась на мостовую, озадаченная тем, что лакей узнал их карету — довольно скромную, без герба на стенке.

Гревилл выбрался из кареты самостоятельно.

— Благодарю, — произнес он слуге, кивнув. — Вы очень приметливы.

— Мне было приказано ждать вас, сэр, — ответил тот, пряча в карман протянутую ему Гревиллом монету. — Большинство гостей приходят на суаре ее сиятельства пешком либо приезжают в наемных экипажах.

Гревилл понимающе улыбнулся, предложил Аурелии руку, и они проследовали за лакеем в освещенный холл.

— Почему пешком? — прошептала Аурелия.

— Беженцы… слишком бедные, чтобы позволить себе личный экипаж, — пробормотал Гревилл. — Или не желают признаваться, что могут себе это позволить… что само по себе крайне интересно. Кстати, если получится, выясни, есть ли у дона Антонио средства передвижения.

Аурелия едва заметно улыбнулась, но на ее лице не отражалось ничего, когда она поднималась по лестнице, чтобы поздороваться с хозяйкой, ожидающей их наверху. Донна Бернардина, чьи пышные округлости были подчеркнуты платьем из розового газа на алом атласном чехле, плотно обхватывающем ее фигуру под полной грудью, широко раскинула в стороны руки, как оперная певица, готовая запеть свою арию. Аурелия задержала дыхание, испугавшись, что из-за этого экстравагантного жеста пухлые груди леди вывалятся наружу, как два перекормленных поросенка. К счастью, этого не случилось.

— Леди Фолконер, как хорошо, что вы пришли! — Черная мантилья донны Бернардины была пришпилена к ее декольте рубиновой брошью, из ушей свисали массивные бриллиантовые серьги, а на шею были намотаны три нитки восхитительных жемчугов. — Она с сияющей улыбкой повернулась к Гревиллу. — И сэр Гревилл. Добро пожаловать.