— Вы пробыли под водой целых десять минут, а это немало, — взглянув на часы, промолвил шевалье де Борда. — Конечно, эксперимент не слишком убедительный. Усовершенствуйте ваш аппарат, и мы снова придем посмотреть на вашу работу и оценить ее по заслугам. Не так ли, дорогие собратья?

Академики согласно закивали. Экспериментатор покачал головой и пробурчал:

— Ну и ладно, не убедительно, но я хоть сумел достать из этой грязищи коробку, в которую, вон, комиссар так и вцепился.

Николя извлек из нагрудного кармана несколько луидоров и протянул их испытателю.

— Комиссар очень вам признателен, — произнес он. — Пусть этот маленький вклад поможет вам усовершенствовать ваше изобретение.

Золото моментально исчезло в карманах, словно его и не было.

Распрощавшись с комиссией, сыщики сели в фиакр. Толпа, собравшаяся на мосту Руаяль, с недовольным ворчанием расступилась. Какая-то женщина, бросившись наперерез, вскочила на подножку и, ухватившись за ручку дверцы, прижалась к окошку перекошенным от злобы лицом с беззубым ртом.

— Спекулянты! — завопила она. — Все богатства принадлежат народу!

Плюнув на стекло, она соскочила с подножки и, ловко увернувшись от кнута кучера, растворилась в толпе.

— Какая муха ее укусила? — воскликнул Николя.

— Во всем, что от него скрывают, народ немедленно видит зло, — ответил инспектор. — Зрители видели, как мы что-то достали из реки. А слухи разлетаются в считанные секунды.

— Кажется, даже воздух успел пропитаться ненавистью.

— О! — насмешливо воскликнул Бурдо, — эта ненависть живет в народе уже несколько веков.

Он приготовился развить мысль дальше, но передумал. Не в первый раз Николя замечал у своего помощника приступы горькой иронии, вызванной недовольством существующими порядками. Разумеется, низкое происхождение и трагическая судьба отца, ставшего жертвой королевских забав (он был смертельно ранен кабаном во время охоты) способствовали его привычке критиковать не только язвы общества, но и причины, их порождающие, в определении которых он часто бывал солидарен с последним парижским нищим. Временами Николя чувствовал, как в его помощнике закипает ярость, и со страхом думал, что будет, если она когда-нибудь прорвется наружу.

— Почему они назвали нас спекулянтами? — спросил Николя.

— Вы же знаете, ходят слухи, что король пополняет свой сундук, спекулируя зерном.

Николя вспомнил об опасениях, высказанных ему мэтром Вашоном.

— Неужели вы верите подобным слухам?

Бурдо покачал головой, словно изумляясь его наивности.

— Я не верю ничему, я подчиняюсь и действую. Разве вы не читали «Королевский альманах» за 1774 год?

— Я никогда не читаю этот альманах, — ответил Николя, — а использую его как справочники, когда надо найти чье-либо имя, должность или адрес.

— Зато другие его читают. Так что, возможно, вас и удивит, если я скажу вам, что на 523-й странице упоминается некий Демирвало, управитель зернохранилищ, принадлежащих королю…

— Ну, и в чем тут зло? — раздраженно фыркнул Николя. — Это наверняка какая-нибудь должность, связанная с финансами. Одному Господу известно, сколько их у нас развелось!

— С финансами! Вот именно! Вы попали в точку. И неважно, продает он зерно от имени короля или от имени правительства: каждый понял сообщение по-своему, как ему показалось правильным; новость вспыхнула, словно фитиль, и искры, брызнувшие во все стороны, долетели до всех этажей общества. В королевстве смеются, тем более что…

— …что?

— … что приказано арестовать оставшиеся в продаже экземпляры, наложить штраф на типографию, а лавку книготорговца закрыть до проведения более тщательного расследования. Создается впечатление, что все эти нелепости совершаются по чьему-то злому умыслу, дабы народ убедился в продажности властей, а Альманах 1774 года стал редким изданием, за которым уже охотятся коллекционеры, готовые приобрести его по цене в сотню раз больше, нежели он стоил до конфискации. Об этом даже распевают куплеты:

Шептались прежде по углам, но вот прочли мы в Альманахе:

Дары Цереры на торги монарх наш выставляет смело.

Скрывал он от народа, что торговать горазд,

Но вот назвали имя счастливчика и адрес

Того, кто торг ведет от имени короля.

Вот почему, господин комиссар, слуги короля, коими являемся и мы с вами, заслужили почетную привилегию пробуждать гнев нашего доброго народа.

Николя в задумчивости поглаживал оловянную шкатулку, довольно тяжелую, несмотря на небольшие размеры. Брошенная с высоты моста, она камнем упала в воду. На что она натолкнулась, почему открылась, и куда подевалось ее содержимое? Скорее всего, она ударилась о камень на дне реки. Бурдо часто мыслил в одном с ним направлении, и они одновременно либо приходили к единому выводу, либо ставили одни и те же вопросы. Вот и сейчас инспектор спросил:

— Полагаете, это ящик для драгоценностей? Тогда где же драгоценности?

— Мне кажется, во время нашего обыска в комнате Жюли они кучей лежали на комоде. Я даже обратил на это ваше внимание.

— Действительно, припоминаю. И что вы по этому поводу думаете?

— Что в шкатулку положили что-то другое. Некую вещь, компрометирующую меня, потому что, по утверждению анонима, это я бросил шкатулку в реку. Однако шкатулка открылась, вещь выпала и теперь покоится на дне, зарывшись в ил; возможно, ее отнесло течением.

Бурдо повернулся к Николя.

— Вам, случайно, ничего не приходит в голову, какая это вещь?

— Зачем играть в загадки? Это меня не касается. Пусть объясняет тот, кто клевещет на меня. Тайный враг продолжает меня преследовать, но наветы и бездоказательные обвинения не должны вводить нас в заблуждение. Согласно уголовному законодательству мы обязаны идти от фактов к намерениям, а не наоборот. Мой враг начал повторяться; так и хочется сказать ему: «Сударь, вы злоупотребляете».

Мудреный ответ Николя напоминал попытку скрыть свои истинные мысли, но Бурдо сделал вид, что удовлетворен им. На самом деле комиссара неотступно преследовала некая идея, терзавшая его ум, но не позволявшая сформулировать ее. Словно обезумевшая птица, она металась у него в голове, и ему оставалось только надеяться, что в нужный момент он сумеет ее поймать.

В Шатле его ждал сюрприз: в коридоре старинной крепости вышагивал Семакгюс, на ходу беседуя с папашей Мари, с трудом следившим за его перемещениями.

— Я рад, что не пропустил вас. У меня для вас потрясающие новости.

Он взглянул на часы.

— Час, когда следует подкрепить силы, близок, а я склонен ублажить свой желудок. Мой дорогой Бурдо, не посетить ли нам неприметный трактирчик, где заправляет ваш земляк?