— Д-да, — выдавила она. В горле пересохло, как в пустыне.

Он обнял ее крепче и вжался лицом в теплую плоть, покрывая груди поцелуями, губами ощущая трепетное биение сердца. Лизнул второй сосок и, вобрав его в рот, принялся нежно сосать.

Филиппа задрожала от удовольствия. Тихий стон сорвался с ее губ. Но он стал сосать сильнее и сильнее, пока внизу живота не разлилось странное ощущение… вроде щекотки… нет, легкой пульсации. И она была мокрой, но не потому, что описалась, как маленькая!

Но тут Криспин вдруг снова поднял голову, и Филиппа встретила его пораженный взгляд. Не успела она опомниться, как он принялся неуклюже зашнуровывать ее корсаж.

— Ты ведьма? — тихо спросил он.

— Н-не понимаю. Почему ты остановился? Мне понравилось.

— Мне тоже, — признался он. — Возможно, даже слишком, малышка. Я никогда не считал себя сладострастным, и все же, если мы будем и дальше продолжать в том же духе, я могу похитить твою невинность еще до того, как церковь благословит наш союз. Ты возненавидишь меня, дорогая Филиппа, а я этого не желаю.

— Позволь мне, — прошептала она и, отстранив его, сама завязала шнурки маленьким бантиком. — Ни один мужчина, кроме тебя, не касался меня так нежно. Я боялась этого, и все же, когда ты стал меня ласкать, страшно не было. Мне было так хорошо… жаль, что ты остановился.

Когда это началось, — проговорил он, — я был готов на все ради земли, но теперь понял, как сильно желаю тебя. И одновременно почитаю как свою будущую жену. Я не возьму твою девственность на барке, посреди Темзы, хотя, не будь ты чиста, Филиппа, пять минут назад пронзил бы тебя своим любовным копьем.

И он стал жадно целовать ее свирепыми, жгучими поцелуями, раздвигая ее губы языком, проникая в теплые глубины рта, чтобы сплести ее язык со своим.

Филиппа растерялась от этих грубых ласк. Мужское мускулистое тело прижималось к ней так крепко, что она вскрикнула от боли.

— Прости, — извинился он. — Кровь Христова, какое волшебство ты сотворила со мной, малышка?

Иисусе! Его «петушок» был тверже камня! И это следствие вполне невинного свидания, цель которого — подготовить невесту к супружеской постели!

— Разве я волшебница, милорд? — поддразнила Филиппа и, к собственному изумлению, вдруг почувствовала прилив головокружительного счастья.

— Да, малышка, — засмеялся он, — ты меня зачаровала. Ты и понятия не имеешь о той власти, которую получила надо мной. Думаю, в один прекрасный день ты станешь очень опасной женщиной.

— Не понимаю, о чем вы, но должна признать, что мне нравятся ваши слова, милорд, — чопорно заметила она.

— Мне хотелось бы услышать, как ты произносишь мое имя, — попросил он.

— Криспин, — послушно выговорила Филиппа, — но у тебя, должно быть, не одно имя?

— Криспин Эдвард Генри Джон Сент-Клер. Эдвард и Генри — в честь королей, а Джон — по отцу.

— Почему Криспин? — не унималась она.

— Это семейное имя, и каждые несколько поколений один ребенок мужского пола благословен или проклят этим именем, в зависимости от точки зрения.

— А мне оно нравится! — возразила Филиппа — О, смотри! На правом берегу реки рощица ив! Какое чудесное место для пикника! Пожалуйста, вели гребцам причалить!

Граф откинул прозрачную занавеску и отдал приказ. Гребцы немедленно повиновались. Нос маленькой барки коснулся берега, и граф, выпрыгнув, помог Филиппе выйти. Один из гребцов передал ему корзинку, покрывало и несколько шелковых подушек.

— Чуть ниже по реке есть постоялый двор, милорд, — сказал он. — Не могли бы мы с Недом переждать там?

— Как долго до начала очередного прилива? — спросил граф.

— Часа четыре, и тогда наступит затишье между приливом и отливом, милорд.

— Возвращайтесь через три часа или раньше, если захотите, чтобы без приключений добраться домой, — решил Криспин.

— Спасибо, милорд, — с поклоном ответил гребец, прыгнув в барку. Мужчины развернули судно и направились вниз по реке к тому месту, где заметили постоялый двор.

Филиппа тем временем расстелила покрывало на земле под большой ивой, разбросала подушки и поставила корзинку.

— Ты не сядешь рядом со мной, Криспин? — проворковала она. Почему она так боялась близости между женщиной и мужчиной? От его ласк она таяла.

Прежде чем он повернулся к ней, она успела развязать шнурки корсажа и облизнуть губы.

При взгляде на нее Криспин затаил дыхание. Она ослепительна! Сегодня на ней не было ни чепца, ни вуали, и густые рыжеватые волосы были безыскусно разбросаны по плечам. Шелковые юбки зеленого цвета Тюдоров раскинулись вокруг пышными складками. Губы манили его в гибельную пропасть. Да что это с ним творится? Откуда это безумное вожделение?

Девушка глубоко вздохнула, выдохнула, и края корсажа немедленно разошлись, открывая кремовую плоть.

— Не хотите присоединиться ко мне, милорд? — зазывно улыбнулась она.

— Пожалуй, не стоит, — пробормотал он себе под нос.

— Стоит, стоит, — уверила она, услышав его. — Разве мы не должны узнать друг друга?!

И, протянув ему руку, кокетливо попросила:

— Иди сюда и садись рядом. Я соскучилась по твоим поцелуям. Мы одни. И никто не увидит нас в этой рощице.

Криспин не взял ее руки, но все же сел. Он взрослый человек. Опытный мужчина. И разумеется, сумеет сдержать себя. Остался всего один день. Он не какой-то молокосос, изливающий семя в шоссы в лихорадке юного желания.

— Я голоден, — объявил он, упорно глядя на корзинку. Еда отвлечет его от страсти.

— Я тоже, — кивнула она, осматривая его как особенно соблазнительную конфету, которую должна получить. Немедленно.

Он едва сдержал улыбку. Господи, что он наделал своими поцелуями и ласками?! Выпустил на волю настоящее чудовище! Похоже, ее понятия о том, как должна себя вести настоящая леди, претерпели разительные перемены!

— Мадам, — начал он, как ему казалось, строго, — вы должны учиться держать себя в руках.

— Да почему? — возмутилась она, мило надув губки. — Я хочу целоваться.

— Но только вчера не хотела. Почему столь внезапно передумала? Сначала я не могу добиться поцелуя, а теперь ты сама об этом просишь!

— Мы обручены. Наша свадьба завтра, — терпеливо объяснила она. — Неужели ты не хочешь поцеловать меня? Или ты один из тех мужчин, которые добиваются только того, чего не могут получить, а получив, теряют всякий интерес к предмету своего влечения?

— Филиппа, я хочу тебя целовать. Ласкать твои сладкие грудки. Но к своему удивлению, обнаружил, что урок страсти, которым я хотел ободрить тебя, так сильно воспламенил мое желание, что я не смогу побороть его. Я хочу, чтобы нашу брачную ночь ты встретила девственницей. Пусть слуги сплетничают о кровавом пятне на простынях после нашего отъезда в Брайарвуд. И много лет спустя пусть помнят, что ты была чиста и непорочна, когда я впервые тебя взял. Что ты была порядочной женщиной.