— Да. Кстати сказать, я заслуженный работник культуры Автономной республики Крым. Стал им в 2009 году за активное участие в Ялтинском телекинофестивале «Вместе», о котором «Литературная газета» много пишет. На Украине шли спектакли по моим пьесам. Помню, когда в Харькове была премьера «Халам-бунду», меня пригласили на телевидение. В прямом эфире ведущие спрашивали меня по-украински, потом сами же переводили вопросы на русский, а мои пространные ответы не переводили. Я поинтересовался после эфира: что за цирк? Ответили: «Ну, мы же на Украине, украинский язык — государственный». «А почему тогда ответы не переводите?» «Зачем? Родной-то у нас — русский!» Кафкианская ситуация. Но понятно, зачем это делается: право на свою государственность надо мотивировать.

— А что, мотивация не может существовать без крена в национализм?

— Коммунисты считали, что может. Кстати говоря, точно так же считали и в Российской империи, определяя этническую принадлежность человека не по крови, а по вероисповеданию. Есть взаимоисключающие теории этноса, но есть и историческая практика. Объединили фламандцев с французами в одно государство под названием Бельгия. Ну и что, фламандцы и французы превратились в условных бельгийцев? Нет, остались собой, хотя живут в одной стране. Пока. А чехи и словаки уже разошлись.

— Но на Украине националистическая мотивация, как показывают события, дает противоположный эффект, фактически раскалывая страну.

— Тут имеет место скорее межцивилизационный конфликт. Лев Гумилев, один из основоположников науки об этногенезе, считал белорусов, украинцев и великороссов единым народом, называя восточнославянским суперэтносом. Интересно, что казанских татар он тоже включал в этот восточнославянский суперэтнос. Спорно, а тем не менее. Однако западных украинцев он относил к западноевропейскому суперэтносу. На территории во многом искусственно образованной нынешней Украины сошлись именно две цивилизации, у которых совершенно разные ценностные ориентиры, менталитет, разная история, разные герои. Чтобы срослось, нужны десятилетия, терпение и терпимость и все равно без гарантии. А нынешняя львовско-киевская элита капризна, как диатезный ребенок, который никак не может собрать игрушечную железную дорогу, подаренную добрым дядей Сэмом.

— А вот сейчас борьба двух культур или двух цивилизаций, как вы говорите, это тоже происки проклятого ЦРУ?

— Знаете, один академик-паразитолог каждую лекцию начинал со слова: «Хотим мы того или не хотим, а черви в нас есть!» То же самое можно сказать о ЦРУ. НАТО под Белгородом — золотой сон американских ястребов.

— А война двух культур — это надолго?

— Думаю, нет. Наши культуры так тесно связаны, переплетены, что не разорвать. К тому же, извините за прямоту, молодая украинская культура против зрелой русской — то же самое, что я, недужный, на ринге против Кличко.

…И о патриотизме

— Юрий, вот все говорят, что присоединение Крыма к России и стало таким актом окончательной реабилитации патриотизма в нашей стране…

— Да, патриотом в России теперь быть можно. (Смеется) Это в 90-е годы «либеральная жандармерия» могла устроить писателю темную за его «вредные» патриотические взгляды. Кстати, в 1994 году я опубликовал в «Комсомольской правде» статью «Россия накануне патриотического бума». Мне звонили и говорили: «Ты спятил»?

— То есть, публицист Юрий Поляков сейчас без работы, да?

— Почему? Теперь надо следить, чтобы патриотизм не приватизировали те, кто разбогател на разворовывании страны под общечеловеческими лозунгами. Они постараются патриотизм оглупить и обезобразить, чтобы потом снова объявить «последним прибежищем негодяя». Надеюсь, этого не случится, и патриотизм окончательно станет нашей национальной идеей.

— Теперь понятно, почему Путин снова вернулся в Кремль, да? Чтобы все-таки вот эту задачу по реабилитации патриотизма выполнить?

— Ну, я не знаю, я не настолько посвящен в механизмы власти…

— Вы часто же бываете в Кремле…

— Бываю. И знаете, заметил, что начиная с 2001 года, звезды на башнях Кремля становятся все ярче, а у орлов — растут крылья…

Беседовали Л. Моисеева и А. Гамов

«Комсомольская правда», апрель 2014

— Юрий Михайлович, на днях в прокат выходит фильм «Небо падших», снятый по вашей повести и при вашем участии в качестве сосценариста. Действие картины приходится на 90-е годы прошлого века и в центре сюжета герои, которых тогда называли «новыми русскими». А где сейчас этот класс людей и кому сегодня подошло бы это определение?

— Вообще-то фильм, как и сама повесть, рассказывает о любви, изломанной, странной, но смертельно сильной. А «новые русские», кто не погиб и не уехал, стали обычными русскими. Меня сейчас больше волнует феномен «новых нерусских». Это те, кто протестует против возвращения Крыма в Россию.

— Юрий Михайлович, несколько лет назад вы сказали, что одна из главных бед России — патриотизм, который принял форму идиотизма. Сегодня уровень патриотических настроений растёт. Означает ли это, что и уровень идиотизма вырос? Или ситуация изменилась?

— Удивительно, как вы, журналисты, слышите только то, что хотите услышать. Я говорил, что в России две беды: либерализм, принявший форму аморализма, и патриотизм, доходящий до идиотизма. Я по-прежнему критически отношусь к ура-патриотам, к людям, которые не опираются в своих патриотических грезах на понимание ситуации, реального положения дел. В то же время для меня совершенно очевидно: никакая серьезная модернизация, никакой рывок в развитии страны без патриотического подъема невозможны. Удавшаяся Олимпиада, возврат Крыма этот подъем обеспечили реальным наполнением. Впрочем, реабилитация патриотизма, который Окуджава называл «кошачьи чувством», началась в начале нулевых годов. Процесс непростой. «Литературная газета» в 2002 году подняла вопрос о целенаправленном искажении отечественной истории в школьных учебниках. А результат — отказ от самоуничижительной модели преподавания истории — мы получили лишь недавно. Но патриотизм — это не только «любовь к отеческим гробам», это и обуздание мздоимства, и ликвидация чудовищной разницы в доходах бедных и богатых, и решение жилищной и многих иных проблем…

А неизбежность восстановления, хотя бы частичного, постсоветского пространства была очевидна всегда. Советский Союз был развален таким образом, что максимальный ущерб понесла России и русские. В итоге мы оказались самым большим разделенным народом в мире. В прошлом году на встрече в Вильнюсе с интеллигенцией, с читателями меня спросили, каким мне видится будущее Европы, СНГ, России. Я ответил тогда, что вопрос риторический — достаточно взять школьный учебник истории за XX век, полистать карты и посмотреть, как менялось геополитическое устройство мира, в частности, Европы. А менялось оно кардинально и неоднократно. Почему большинство уверено, что XXI век в этом смысле будет отличаться от века двадцатого? Русских, пришедших на встречу, мой ответ воодушевил. Литовцы обиделись. Однако потребовалось совсем немного времени, чтобы убедиться в моей правоте. Кстати, история с Крымом — повод задуматься о судьбе этнократических режимов в Прибалтике.