Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Метод был безотказным, она открыла глаза, возмущение на лице сменилось блаженной расслабленностью.
— Саша… Представляешь, за все это безумное время я впервые спала восемь часов!
Минутой ранее я собирался рассказать о том, что больше не смогу платить за отель, и вообще на мели, и неизвестно, сколько это продлится, но слова застряли в горле. Не стоит портить волшебство момента.
— Отдыхай, если хочешь, до обеда. Мне нужно на тренировку.
Лиза притянула меня к себе, прижала и замерла.
— Не пущу. Вдруг ты опять исчезнешь.
— Не исчезну. Обещаю.
— Побудь со мной еще чуть-чуть.
Сейчас я готов был отдать все, чтобы ощущение длилось, и лихорадочно искал выход, как выйти из бедственного положения. Продам машину! Все равно она особо не нужна, на стадион можно ходить пешком, а так мы все время в разъездах. Когда все наладится, новую куплю.
— Солнце, тогда я останусь без работы, и на что мы будем жить?
Близость ее тела пробудила инстинкты, руки принялись блуждать по ее бокам, оглаживать грудь, и вскоре я убедился, что про нелюбовь женщин к утреннему сексу — это все неправда.
Еле заставил себя уйти.
В холле кивнул своим телохранителям — уже другим, сменивших тех, что были вчера:
— Доброе утро! Ребята, на стадион «Северный» не подкинете? И мне быстрее, и вам за маршруткой тянуться не надо.
Круглолицый страж порядка азиатской наружности заулыбался, встал:
— Ай наглец! А и поехали!
Выйдя на улицу, я упал на заднее сиденье их «москвича».
— Спасибо вам — авансом! — Я провел пальцем по стеклу. — Бронированное?
— Да где там! — ответил низкорослый и верткий напарник азиата. — Десять лет колымаге. Это новые все бронированные.
На тренировку я прибежал без двух минут девять, собрался ввалиться в раздевалку и притормозил, услышав возмущенные возгласы.
— Ты че, на, берега попутал, на! — вворачивал Левашов изысканные речевые обороты.
— Остынь… чепушило! — пытался с ним разговаривать Жека на его же языке.
— Да я тебя закопаю, на! Это мой город, понял? И моя позиция…
Не дожидаясь, пока конфликт перейдет в горячую фазу, я распахнул дверь. Парни шарахнулись друг от друга, как собравшиеся подраться коты.
— Как тренер решит, так и будет, — сказал я, переодеваясь. — Кто больше будет быковать, у того меньше шансов, вы еще не поняли?
Я сел на лавку, натягивая бутсы.
— Не хватало еще разборок в команде. В основной состав войдет лучший. Так что доказывайте.
Из раздевалки мы вышли втроем. Левашов набычился и бил копытом, Жека делал вид, будто ничего не случилось.
Все уже были на поле. Димидко постучал по часам, мы заняли свои места в строю, и по свистку началась разминка.
Во время обеденного перерыва, ковыряя ложкой котлету, на меня поглядывал Левашов и хотел поговорить, но без лишних ушей, потому я специально задержался. Когда все наши ушли в тренерскую разбирать стиль игры «Кубани», Левашов наконец подошел, пристроился за мной, чтобы сдать грязную посуду. Тряхнул головой, чтобы кудри не лезли в глаза, и проворчал:
— Это справедливо, да, по-твоему? — Он сдал тарелки в мойку и продолжил вполголоса: — Как болел на подвиги подбивай, так Димон. Как игру спасай и дыры затыкай, так тоже Димон. А теперь этот фраер появился — и в утиль, да? Обидно.
Я не нашелся, что ответить, и он бросил зло:
— Да он кинет вас, Воропай этот, зуб даю! Сука та еще.
— Я тебя понимаю. Он мне самому не нравится, но…
Левашов выругался — зло и отчаянно.
— Вот именно — «но». Ты, Димон, классный пацан, спасибо, давай руку тебе пожмем, но иди-ка ты на…, так?
Мы вышли из столовой, и он сел на корточки на бордюре, вздохнул. Я остался стоять. И что ему сказать? Что футбол — игра жестокая, где приходится расставаться с хорошими парнями? Не желая того, Димидко поступит, как мудак: пожертвует Левашовым, чтобы команда выигрывала. Все логично, все правильно, но по сути это то же, что приговорить невиновного.
Парень посмотрел как-то странно и сказал жалобно:
— Если он тебе самому не нравится, поговоришь обо мне с Димидко?
— Поговорю, — кивнул я.
Конечно поговорю, но… Но, но и еще раз чертово но! Что я сделаю? Посоветую оставить Левашова в основном составе в ущерб команде?..
Зазвонил телефон. Я глянул на экран и выругался: Семерка. И четыре пропущенных от нее. Пока тренировался, телефон был в раздевалке.
— Следователь, — сказал я Левашову, отошел в сторону и ответил на звонок.
— Привет. Играл, был без телефо…
— Твою мать, ты основной свидетель по Шуйскому! — рявкнула Семерка, возвращая меня с небес на землю.
Ничего еще не закончилось. Чую, так просто с меня не слезут.
— Саша, ты нужен в отделении для дачи показаний!
— Футбол, между прочим, — моя работа…
— Что за детский сад? На хрен футбол! Это дело государственной важности! Ты. Должен. Быть. Тут. Если нужна повестка — сделаю. И принудительный привод обеспечу. И не надо мне про свои права втирать, в стране чрезвычайная ситуация.
Я усмехнулся. Интересно, если бы согласился тогда на утренний секс, она так же орала бы и угрожала? Ну да, ей это что сигарету стрельнуть, капитана того, Артура, что имел на нее виды, надо полагать, небезосновательно, еще как строила.
Да уж, приставленные ею два топтуна живо меня под белы рученьки доставят, и плевать, что мы мило беседовали утром, и они меня на своей машине катали.
— Еду. С твоими ребятами и еду.
— Поторопись, — бросила она добавила уже примирительно: — Прости за резкость: третья ночь без сна. Думаю, тебе будет интересно то, что я расскажу. Как приедешь, позвони. Писать не надо — не увижу, потому что тупо некогда проверять сообщения. Я тебя встречу, разговор есть. — Из телефона донеслись мужские голоса, Семерка на них отвлеклась, а потом сказала мне: — Все, отбой. Жду.
Димидко будет счастлив, что я уезжаю. Зато рыжик наш, вратарь Сема Саенко потренируется.
Сан Саныча я нашел в тренерской, он готовил какой-то материал. Видимо, собирался
