— Но вы все сделали правильно! Джеральд сам хотел этого, как вы не понимаете?! Он просто не мог жить дальше с этим грехом на душе. Всю жизнь корчиться от позора… чувствовать, как на тебя указывают пальцем, как шепчутся у тебя за спиной… Нет, он бы этого не вынес. Другой — но не он. Конечно, я мало его знала, но он не из тех, кто может вынести пытку стыдом.

Я с облегчением заметила, что Роберт дышит уже не так тяжело, как раньше. Да и лицо его уже не было таким землисто-серым, как вначале.

— Самое странное, что это ничуть не изменило моего отношения к нему, — вздохнул Роберт. — Я думал, что стану презирать его, злиться… что вычеркну его из своего сердца. Но все, что я чувствую сейчас, это только ужасная печаль.

— Знаете, если бы я вдруг узнала, что Мин сделала что-то ужасное, вряд ли я стала любить ее меньше, — пробормотала я. — Жалеть — может быть, но от этого моя любовь стала бы только сильнее.

— Я пока ничего не говорил Мин, — сказал Роберт. — Знаете, она ведь недолюбливала его. Наверняка она придет в ярость, узнав о Далримпле. В общем-то правильно. Думаю, полиция захочет завтра расспросить меня обо всем. Я позвонил им сразу же, как увидел, что Джеральд мертв. Ладно, расскажу ей после завтрака.

— Да. Конечно. — Снова наступило молчание. — Пойду, пожалуй, приготовлю детям завтрак.

— Спасибо. Вы меня очень выручите.

— Да нет, мне нравится что-то делать для них, — пробормотала я, стараясь перевести разговор на другое. — Но сначала подброшу дров в печурку Джорджа.

— Позвольте, я сам. — Роберт сунул в печку пару яблоневых поленьев. — Проклятый лентяй!

Мы улыбнулись. Он открыл дверь и пропустил меня вперед. После теплого, влажного воздуха оранжереи я поежилась от холода. Мы вместе двинулись к дому. Роберт рассеянно бросил, что земля еще совсем мокрая. Я заметила, что снег в парке еще не до конца растаял.

Войдя на кухню, мы застали Вильяма и Элли уже за столом — они препирались по поводу того, кто первый попробует краски, подаренные Элли на день рождения. Призванный сыграть роль судьи, Роберт решил спор в пользу Элли, а я, поставив чайник на плиту, принялась жарить яичницу с ветчиной. Вильям с утра пребывал в мрачном расположении духа. Я поинтересовалась, попробовал ли он пастель, которую я купила ему на распродаже. Вместо ответа он вскочил со стула и ужом выскользнул за дверь. Зевая во весь рот, на пороге появилась Мин. Волосы у нее торчали в разные стороны. Она сказала, что не может отыскать свою расческу.

Мы еще не успели покончить с завтраком, как вернувшийся Вильям молча положил возле моей тарелки три листа ватмана.

— Вильям! Просто глазам своим не верю! Чтобы кто-то в твоем возрасте смог нарисовать такое!.. Это просто чудо! Какая прелесть!

На двух рисунках был изображен дом, на третьем — озеро. Чем-то они неуловимо напоминали картины импрессионистов. Цвета и оттенки были подобраны великолепно. У меня перехватило дыхание.

— Я взял книгу в библиотеке, где есть кафедральный собор, и срисовал, — с довольным видом объяснил Вильям. — То есть не то чтобы срисовал, а просто постарался нарисовать наш дом в той же манере, что там. По-моему, неплохо.

Я показала рисунок Роберту с Мин и имела удовольствие полюбоваться, как у них округлились глаза. Что, на мой взгляд, было достаточно странно, ведь они видели множество его рисунков и привыкли к мысли о его способностях. Теперь я более чем когда-либо была уверена в том, что Вильяму нужно непременно учиться дальше. Только как это сделать? Этого я пока не знала.

К вечеру Элли, вспомнив, что утром снова идти в школу, принялась плаксиво причитать по этому поводу. Это было бы смешно, если бы я не видела, что девочка действительно боится. Чтобы развеселить ее, Роберт предложил почитать вслух Кентервильское привидение, и очень скоро мы смеялись до слез. Мне всегда нравилось слушать, как смеется Мин, хотя ее смех, низкий и звучный, гораздо больше подошел бы мужчине, чем женщине. Сегодня на ней был старый пунцово-красный пуловер. Мин откинула волосы со лба тем же самым жестом, который я помнила с тех пор, как мы обе были еще девчонками.

— Я даже забыла, что и Оскар Уайльд тоже может быть смешным, — проговорила она, воспользовавшись тем, что Роберт, сделав паузу, открыл другую бутылку вина. — Почему-то в памяти у меня остались только его бесконечные рассуждения о том, как драгоценна красота… а они оставляли у меня ощущение какой-то искусственности.

— Мне кажется, Джеральд очень похож на Оскара Уайльда, — продолжала Мин. — Под его нарочитой манерностью скрываются сильные чувства. Жаль только, что таланта у него явно не хватает.

Я догадалась, что Роберт пока что еще не нашел в себе мужества рассказать жене о том, что случилось с Джеральдом. Украдкой покосившись на него, я заметила, как он вспыхнул и поднес к губам бокал.

У него в глазах стояла такая печаль, что мне вдруг захотелось дотронуться до его руки. «Любимый мой!» — промелькнуло у меня в голове настолько отчетливо, что мне показалось, я произнесла это вслух. Дернувшись от неожиданности, я пугливо огляделась. Сердце глухо заколотилось у меня в груди.

— Пора в постель, дети, — пропела Мин, принимаясь мыть посуду.

— А я буду вытирать, — предложил он, подходя к раковине. — Дэйзи, вы поняли? Мы управимся сами, без вашей помощи. Пейте вино и отдыхайте от трудов праведных. Дорогая, боюсь, эту ты отмыла не до конца, — прошептал он и, поцеловав Мин в щеку, сунул ей в руку тарелку.

Судя по всему, Роберт придерживался старомодного убеждения, что все проявления чувств на людях не более чем дурной тон. За все три недели, что я гостила в Вестон-холле, я ни разу не видела, чтобы он как-то демонстрировал любовь к жене. Максимум, на что он был способен, это взять ее за руку. Поэтому его сегодняшний поцелуй был знаком того, что отныне меня считают членом семьи. Я же, со своей стороны, смирилась с тем, что острая боль, от которой все внутри меня содрогалось, была достойным наказанием — наказанием за то, что я, похоже, готова была совершить самую ужасную и непростительную глупость в своей жизни.

— Дорогие мои, хотела вам сказать одну вещь, — проговорила я, отсалютовав им бокалом. — А заодно и произнести тост. Итак, за прекрасный уикенд, ставший финалом трех самых приятных недель в моей жизни! Завтра утром я уезжаю.

С утра зарядил дождь и лил все время, пока я ехала домой. Весь день напролет в воздухе висела серая пелена дождя, свинцово-сизые тучи низко нависли над землей, мокрые стекла в вагоне поезда мутно поблескивали, словно бельма слепого, отделив меня от всего остального мира.

До самого Крэнфорда я не могла прийти в себя, настолько тяжелым оказалось расставание. Элли, узнав о моем отъезде, плакала не переставая с самого завтрака. Даже Вильям позволил себе выражение легкой скорби на лице. В прихожей, возле моего чемодана, лежала Хэм, всем своим видом демонстрируя уныние и полный упадок духа. Я пыталась убедить ее, что мясник дал мне слово регулярно снабжать ее мясом, но, естественно, она ничего не поняла. Роберт, напрочь забывший о занятиях в школе, вылетел из дома в последнюю минуту. Наспех поцеловав меня в щеку, он плюхнулся в «моррис» и умчался. Дети, обернувшись, махали в заднее окно. После этого мы с Мин уселись в «лендровер», и она повезла меня на станцию.