Над Карнаком спускался вечер. Рабочие собирали свои инструменты, стройка быстро опустела. Меньше чем через час астрономы и астрологи поднимутся на крышу храма, чтобы читать послание звезд.

— Кто такой фараон? — спросил Сети у Рамзеса.

— Тот, кто делает свой народ счастливым.

— Чтобы преуспеть в этом, не стремись сделать людей счастливыми против их воли, но действуй во славу богов и согласно главному вечно творящему принципу; возводи храмы, напоминающие небо, и приноси их в дар божественному хозяину. Добивайся главного, тогда и второстепенное сложится гармонично.

— Главное — это Маат?

— Маат указывает тебе правильный путь, она — руль нашего общего корабля, основа трона, точная мера всего и всех. Без нее не может быть сотворено ничего справедливого.

— Отец…

— Что тревожит тебя?

— Смогу ли я быть на высоте назначенного мне положения?

— Если ты не способен возвыситься, ты будешь раздавлен. Мир не сможет находиться в равновесии без фараона, его слов и творимых им обрядов. Если из-за глупости и жадности людей фараоны когда-нибудь исчезнут, владычество Маат прекратится, и мрак сойдет на землю. Человек разрушит все вокруг себя, включая и себе подобных, сильный уничтожит слабого, восторжествует несправедливость, насилие и уродство будут повелевать всем. Солнце больше не станет озарять землю, даже если его золотой диск будет появляться на небосклоне. Сам по себе человек склонен ко злу; роль фараона — выпрямлять надломленные побеги, постоянно внося порядок в хаос. Любая другая форма правления обречена на провал.

Ненасытный до знаний, Рамзес задал тысячи вопросов своему отцу; царь не пропустил ни одного из них, терпеливо отвечая. Было совсем уже поздно, когда регент, полный мыслей и переживаний, растянулся на каменной скамье, глядя на мириады звезд, рассыпанных в темном небе этой теплой летней ночи.

По приказанию Сети праздник Опет был открыт. Жрецы вынесли из своих часовен лодки святой троицы Фив: Амона, скрытого бога, Мут, матери вселенной, и их сына Хонсу, бороздящего небо и пространство, который воплотился в Рамзесе. Прежде чем переступить через порог храма, Сети и его сын возложили букеты цветов у божественных лодок и вознесли хвалу богам, затем лодки накрыли воздухом, так чтобы миряне могли смотреть на них, не видя.

В этот девятнадцатый день второго месяца сезона паводка у подножия храма Карнака собралась неимоверная толпа народу. Когда открылась большая золоченая дверь и оттуда началось шествие, возглавляемое царем и его сыном, толпа возликовала. Раз боги посетили землю, значит, год будет удачным.

Сразу образовалось два шествия. Одно должно было направиться земным путем по аллее сфинксов, ведущей от Карнака к Луксору, другое — водным, по Нилу, от набережной первого храма к набережной второго. Рассекая воды Нила, царская ладья привлекала всеобщее внимание: украшенная золотом пустынь и драгоценными камнями, она ослепительно сверкала на солнце. Сети сам управлял флотилией, а Рамзес следовал за ним по дороге, охраняемой сфинксами.

Трубы, флейты, барабаны, систры и лютни сопровождали танец акробатов и танцовщиц. По берегам Нила расположились торговцы, продававшие сласти, закуски и холодное пиво, которое очень хорошо шло под жареную дичь, пирожки и фрукты.

Рамзес попытался отстраниться от окружавшей суматохи и сконцентрироваться на своей важной роли в этом ритуале: вести богов до самого Луксора, храма возрождения царского Ка. Процессия останавливалась несколько раз перед небольшими святилищами, чтобы возложить там дары, и, продвигаясь медленно и степенно, приблизилась к дверям Луксора в то же время, что и корабли Сети.

Ладьи богов вошли внутрь здания, куда не было доступа толпе; пока на улице продолжался праздник, здесь готовилось возрождение скрытых сил, от которых зависело всякое изобилие. В течение одиннадцати дней в этой Святая Святых три ладьи должны были наполниться новой силой.

Женская половина служителей бога Амона начала танцевать, петь и играть на музыкальных инструментах. Танцовщицы с пышными волосами и высокой грудью, натертые ладаном и благоухающие лотосом, в венках из пахучей сыти[8], двигались в медленном танце, очаровывая своим изяществом.

Среди девушек, играющих на лютне, была и Нефертари; она держалась поодаль, за спиной у своих подруг, и, казалось, вся была поглощена своей игрой, не обращая внимания на происходящее вокруг. Как такая юная девушка могла быть такой серьезной? Стараясь остаться незамеченной, она тем самым и выделялась. Рамзес напрасно искал взгляда ее сине-зеленых глаз, она упорно смотрела лишь на струны своей лютни. Как бы она ни вела себя, это не могло скрыть ее красоты; она затмевала всех остальных служительниц Амона, между прочим, весьма привлекательных.

Наконец наступил момент тишины. Девушки удалились, одни — удовлетворенные своим выступлением, другие — в нетерпении поделиться с подругами своими впечатлениями. Нефертари все также пребывала в задумчивости, будто стремясь сохранить в глубине души отзвуки прошедшей церемонии.

Регент следил за ней взглядом до тех пор, пока хрупкий силуэт, облаченный в одежды непорочной белизны, не растаял в мареве летней жары.

Красавица Исет прижалась к обнаженному торсу Рамзеса и принялась нашептывать ему на ухо любовную песню, которую знали наизусть все молодые египтянки.

— Отчего я не служанка у твоих ног; я могла бы одеть и раздеть тебя, быть рукой, которая разглаживает твои кудри и растирает тебе спину. Отчего я не та, кто стирает твои одежды и натирает тебя маслами, отчего я не браслеты твои, не драгоценности, которые касаются твоей кожи, которым знаком ее запах.

— Эту песню должен исполнять мужчина, а не его любовница.

— Неважно… Я хочу, чтобы ты слушал и слушал без конца эти слова.

Красавица Исет в постели была неистова и нежна одновременно; гибкая, жгучая, она постоянно выдумывала что-то новое, небывалое, чтобы обольстить своего любовника.

— Будь ты регентом или крестьянином, мне все едино! Я тебя люблю, твою силу, твою красоту.

Искренность страсти Исет не могла не тронуть Рамзеса; в ее глазах не было и намека на ложь. Он ответил на ее порыв со всем пылом своих шестнадцати лет, и они вместе окунулись в море блаженства.

— Откажись, — предложила она.

— От чего?

— От этого поста регента, от будущего, уготованного для фараона… Откажись, Рамзес, и мы заживем спокойно и счастливо.

— Когда я был помоложе, я желал быть царем; эта мысль мучила меня и не давала спать по ночам. Потом отец заставил меня осознать всю неразумность этих притязаний; я отказался, забыл это сумасбродство. И вот теперь Сети приобщил меня к трону… Жизнь моя во власти огненного урагана, я не знаю, куда ее несет.