Шел четырнадцатый день подготовки. Утро 18 июня не предвещало ничего необычного. Разве что на этот раз занятия начались без Курека. После завтрака Виктор и Николай вместе с Роденталом отправились в лабораторию и заняли места в специальных кабинах. Инструктор принялся раскладывать на стеллажах свои «гремучие штучки»: ручки, портсигары, зонты, которые, когда надо, в руках боевиков начинали стрелять или брызгать ядами. И тут в дверях появился Зигель.

Судя по выражению его лица, произошло что-то из ряда вон выходящее. Ничего не объясняя, он отвел Виктора и Николая на вещевой склад. Там у них запестрело в глазах от обилия военных мундиров: немецких, русских, английских. Это разнообразие говорило о том, что гитлеровская разведка пока еще работала с размахом. Кладовщик подобрал два мундира пехотных офицеров Красной армии.

Переодевшись, Виктор с Николаем поднялись в кабинет Зигеля и там столкнулись с Курмисом. На днях тот был переведен из Пскова в Берлин с повышением. Новое назначение и новое звание — штурмбанфюрер, кажется, сделали его на полголовы выше. Придирчиво осмотрев бывших своих подчиненных в новой форме, Курмис остался доволен и пригласил к себе в машину. По дороге на их вопросы о цели поездки отделывался общими фразами и ссылался на то, что подробные разъяснения они получат в Берлине непосредственно от Грефе.

Это еще больше разожгло любопытство Виктора и Николая. Они пытались разговорить Курмиса, но тот всякий раз уходил от ответа и предпочитал переводить разговор на другие темы. Чем меньше километров оставалось до Берлина, тем больше он замыкался в себе. Предстоящая встреча бывших подопечных с руководителем «Цеппелина» немало значила и лично для него. Пришло время, как говорят у русских, показывать товар лицом. От норовистого Грефе, болезнь которого сделала его характер непредсказуемым, можно было ожидать чего угодно.

Скрип тормозов и возникшая перед ними мрачная каменная громада Главного управления имперской безопасности положили конец терзаниям Курмиса и заставили неугомонного Дуайта прикусить язык. Они поднялись по ступенькам, вошли в просторный холл и остановились перед часовым. Тот проверил документы, потом скользящим взглядом прошелся по Виктору с Николаем. На его лице не дрогнул ни один мускул — будто перед ним каждый день десятками проходили советские офицеры — и отступил в сторону.

Курмис быстрым шагом двинулся по лабиринту коридоров. Виктор и Николай едва поспевали за ним и продолжали гадать, что их ждет впереди. На них смотрели одинаковые, безликие двери с номерами на металлических табличках. Курмис, видимо, еще не успел освоиться на новом месте и вертел головой по сторонам. После очередного поворота остановился и, помедлив, неуверенно толкнул дверь, за ней оказалась приемная. Навстречу поднялся затянутый в ремни адъютант Грефе. Бросив любопытный взгляд на Виктора с Николаем, распахнул дверь в кабинет.

Пройдя узкий темный тамбур, они оказались в большом квадратном кабинете. Он мало чем отличался от тех, на которые Виктор успел насмотреться в последние дни. За креслом, на стене, висел неизменный портрет Гитлера. В углу неторопливо отсчитывали время старинные напольные часы. За огромным дубовым столом, покрытым синим сукном, в массивном кожаном кресле сидел хозяин кабинета.

Руководитель «Цеппелина» оберштурмбанфюрер Гайнц Грефе напоминал старого кота: все его движения были по-кошачьему мягкими и пластичными. На невзрачном, землистого цвета лице выделялись лишь глаза — холодные и неподвижные, они невидимыми щупальцами цепко хватали собеседника и, как рентгеном, просвечивали потаенные уголки души. Он, к удивлению Виктора, заговорил на сносном русском языке и был немногословен. Его короткие и хлесткие вопросы не оставляли времени на обдумывание ответов. Этой пристрелкой Грефе, похоже, остался доволен.

Беседа-опрос подходила к концу, когда он огорошил их заявлением о предстоящей встрече с всесильным шефом службы имперской безопасности Германии обергруппенфюрером Кальтенбруннером. Вытянувшаяся физиономия Курмиса красноречивее всего говорила о том, что подобный поворот дела и для него явился полной неожиданностью. Решение лично выслушать двух перспективных агентов, которым предстояло сыграть ключевую роль в предстоящей важной операции, получившей кодовое название «Предприятие «Джозеф» («Иосиф»), Кальтенбруннер принял несколько минут назад.

Предложения Грефе и Курека он поддержал, за одним исключением: вербовку Леонова потребовал провести от имени американцев. В этом был свой резон. Кальтенбруннер не был слепым фанатиком и хорошо понимал, что после болезненных поражений вермахта под Москвой, Сталинградом и на Северном Кавказе только недалекий человек мог променять свою близость к Кремлю на мешок рейхсмарок, с каждым днем терявших в цене. Страх нового ареста, который Леонов пережил по возвращении из командировки в США в тридцать седьмом, должен был, по расчетам Кальтенбруннера, стать мощным стимулом к сотрудничеству с американцами. Америка, где Леонов в течение двух лет катался как сыр в масле, в случае угрозы нового ареста могла стать для него запасным аэродромом.

До приема у Кальтенбруннера оставались считаные минуты, и Грефе пришлось на ходу втолковывать Виктору и Николаю, как вести себя и что отвечать на его вопросы. Перепрыгивая через ступеньки, они поднялись в особый сектор. Здесь все, начиная с исполинского часового и заканчивая мрачными серыми стенами коридора, было пропитано духом аскетизма и суровой неподкупности.

На пороге приемной Кальтенбруннера Грефе суетливо поправил сбившуюся нарукавную повязку и пригладил рукой растрепавшуюся прядь волос. Имя «несгибаемого и беспощадного Эрнста» нагоняло страх не только на врагов рейха, но и на соратников по партии. Редкая улыбка на его иссушенном, как кора дуба, лице, испещренном шрамами от ударов шпаги, напоминавшими о временах бурной студенческой молодости, могла ввести в заблуждение только непосвященных. После убийства в 1942 г. в Праге английскими агентами группенфюрера СС Гейдриха он жестоко отомстил за смерть своего предшественника. В первый же день после назначения на должность по его приказу были арестованы и расстреляны тысячи чехов. Потом железной рукой он навел порядок в собственном «хозяйстве». Десятки проштрафившихся офицеров отправились на фронт искупать кровью допущенные в работе промахи.

Разоблачение «Красной капеллы» — сети русских агентов, сумевших пробраться в святая святых — Главный штаб авиации и таскавших секреты из-под носа Геринга, захват большевистской резидентуры и ее руководителя в Бельгии, а еще больше личная преданность подняли авторитет Кальтенбруннера в глазах фюрера. Гитлер без тени сомнения доверял ему расправы не только над внутренними врагами рейха, но и все чаще полагался на его разведывательные доклады, чем на абвер, начавший терять «нюх». Агенты Главного управления имперской безопасности активно действовали в Швейцарии, США, Британии и регулярно добывали ценную информацию о планах западных союзников СССР. Но судьба войны решалась не в пустынях Африки, а на Восточном фронте — на бескрайних русских просторах.

До начала операции «Цитадель», которая по всем расчетам должна была переломать хребет упрямому русскому «медведю», оставалось меньше месяца. Совещания у фюрера заканчивались одним и тем же: он требовал от разведки одного — проникнуть под завесу тайны и разгадать замыслы коварного Сталина. Несмотря на массовую засылку агентуры в тыл Красной армии (только весной абвер и «Цеппелин» забросили свыше двухсот сорока разведывательно-диверсионных групп), результаты их работы оказались плачевными. Большинство агентов ликвидировали в первые же дни, а оставшиеся в живых долго не продержались. Несколько десятков групп, которым повезло больше, тоже не могли похвастаться особыми результатами — поступающая от них информация носила тактический характер.