В шесть вечера поезд прибыл в Провиденс.

Выйдя на вокзал, Гордон пошел к справочному столу и задал скучающему дежурному несколько вопросов. Потом, посмотрев на часы, он ушел с вокзала. Уже темнело. Он перешел широкую и покрытую снежной кашицей улицу, вошел в заведение, которое именовало себя «Курортом», и быстро разделался с сандвичем, мясным пирожком и чашкой кофе. Вот тебе и рождественский обед! Выйдя из «Курорта», он зашел в хозяйственный магазин и купил рулон клейкой ленты. Потом вернулся на вокзал, сел на жесткую скамейку в зале ожидания и принялся читать бостонский иллюстрированный журнал. Без десяти семь он опять ушел с вокзала и пошел к автобусной станции, где стояли три автобуса. Он сел на тот, где было написано: «Менассет — Сомерсет — Фолл-Ривер». В двадцать минут восьмого автобус остановился посередине Мейн-стрит Менассета, и из него вышло несколько пассажиров. Один из них был Гант. Оглядевшись по сторонам, он зашел в аптеку, которая казалась реликтом 1910 года, поглядел в тонкий справочник и выписал оттуда адрес и телефон. Он позвонил по телефону, выждал десять гудков и, убедившись, что в доме никого нет, повесил трубку.

Дом оказался серой одноэтажной коробкой. Подоконники темных окон были припушены снегом. Гант прошел мимо, внимательно вглядываясь в дом, стоявший всего в нескольких метрах от тротуара: снег между порогом и тротуаром был девственно-чист. Гант прошел до конца пустынного квартала и вернулся назад. Он опять прошел мимо серого дома и на этот раз более пристально пригляделся к домам, стоявшим по соседству с ним. В окне одного висел самодельный рождественский венок. За стеклом виднелась семья — видимо, мексиканская, — сидевшая за праздничным столом в атмосфере домашнего уюта, который можно найти на обложках иллюстрированных журналов. В окне дома, стоящего с другой стороны, он увидел одинокого мужчину, державшего на коленях глобус и вглядывавшегося в него: в какую страну он ткнул наобум пальцем? Гант прошел мимо, еще раз проделал путь до конца квартала. Повернулся и опять оказался напротив серого дома. На этот раз он резко свернул с улицы, прошел между ним и домом мексиканцев и оказался у небольшого крылечка, которое вело к задней двери.

Позади дома был огороженный высоким дощатым забором дворик, поперек которого были протянуты обледеневшие бельевые веревки. Гант поднялся на крыльцо. Перед ним была дверь, сбоку окно, а на полу стоял мусорный ящик и корзина с прищепками для белья. Он толкнул дверь — она была заперта. Окно тоже было закрыто на задвижку. На подоконнике стоял квадратный плакат компании по производству льда, по трем сторонам которого были цифры 5, 10 и 25, а на верхней стороне — буква «X». Гант достал из кармана рулон скотча, оторвал ленту длиной сантиметров тридцать и приложил ее наискосок к одному из двенадцати секторов оконного стекла — тому, которое было под задвижкой. Он приладил концы ленты к раме и оторвал еще кусок скотча.

Через несколько минут этот сектор был скреплен перекрещенными кусками ленты. Тогда он ударил по стеклу рукой, одетой в перчатку. Стекло разбилось, обломки его повисли на ленте, но не упали на пол. Гант начал сдирать концы ленты с рамы. Закончив это дело, он вынул из окна прямоугольный кусок битого стекла вместе со скотчем и бесшумно опустил его на дно ящика для мусора. Потом сунул в отверстие руку, отодвинул шпингалет и поднял нижнюю оконную раму. Плакат компании по производству льда упал в темноту.

Гант вынул из кармана электрический фонарик в форме карандаша и перегнулся через подоконник. Под окном стоял стул, на котором была кипа свернутых газет. Он отодвинул стул, забрался внутрь и закрыл окно.

Тусклый круг света от фонарика быстро скользнул по небольшой убогой кухне. Гант прошел вперед, тихо ступая по обшарпанному линолеуму.

Он вошел в гостиную. Кресла были обиты бархатом, потертым на подлокотниках, окна задернуты кремовыми тюлевыми гардинами со шторами из цветастого ситца по бокам. В глаза бросились многочисленные фотографии Берта: Берт в коротких штанишках, Берт на торжественном собрании по поводу окончания школы, Берт в форме пехотинца, улыбающийся Берт в темном костюме. В рамы больших портретов были воткнуты маленькие снимки, окружая большие улыбающиеся лица окантовкой из маленьких улыбающихся лиц.

Из гостиной Гант прошел в прихожую. Дверь справа вела в спальню: бутылочка с лосьоном на комоде, пустая коробка из-под платья и на постели — бумага, в которую оно было завернуто, фотография молодых Корлиссов в день свадьбы и фотография Берта на ночном столике. Следующая дверь вела в ванную комнату; свет фонарика выхватил из темноты переводные картинки лебедей на обесцвеченных влагой стенах.

Третьей была комната Берта. Она походила на номер в дешевой гостинице. Если не считать диплома об окончании школы, приколотого над кроватью, в комнате не было ни следа индивидуальности жившего в ней человека. Гант вошел внутрь.

Он прочитал заглавия книг на полке — в основном это были университетские учебники и изложения нескольких классических фильмов. Ни одной записной книжки. Он сел за письменный стол и внимательно осмотрел все ящики. Там была лишь бумага, чистые блокноты, старые номера журналов «Лайф» и «Нью-Йоркер», зачетные листы из университета и дорожные карты Новой Англии. Ни писем, ни календарей с записанными на них встречами, ни книжки с адресами. Он встал из-за стола и подошел к комоду. Половина ящиков была пуста. В остальных лежали летние рубашки, плавки, две пары вязаных носков, нижнее белье, потускневшие запонки, целлулоидные воротнички и галстуки-бабочки со сломанными скрепками. В углах не было ни бумаг, ни забытых фотографий.

На всякий случай Гант открыл кладовку. В углу на полу стоял небольшой серый сейф.

Гант вынес его в комнату и поставил на стол. Сейф был заперт. Он поднял и потряс его — похоже, что внутри бумаги. Он попробовал открыть замок при помощи лезвия маленького ножа, который носил вместе с ключами. Ничего не вышло. Тогда он отнес сейф на кухню, нашел там штопор и попытался открыть замок штопором. Под конец завернул сейф в газету с надеждой, что в нем не содержатся все сбережения миссис Корлисс.

Он распахнул окно, поднял с пола плакат компании и вылез на крыльцо. Закрыв и заперев окно, он обрезал плакат и вставил его вместо выбитого стекла белой стороной наружу. Держа сейф под мышкой, он тихо прошел между домами на улицу.

В среду Лео Кингшип вернулся домой в десять вечера. Он задержался, стараясь возместить рабочие часы, утерянные за время рождественских праздников.

— Марион дома? — спросил он дворецкого, передавая ему пальто.

— Они куда-то отправились с мистером Корлиссом. Но она сказала, что вернется рано. В гостиной вас ждет мистер Деттвейлер.

— Деттвейлер?

— Он сказал, что его прислала мисс Ричардсон по поводу некоторых ценных бумаг. С ним небольшой сейф.

— Деттвейлер? — нахмурясь, переспросил Кингшип.

Он прошел в гостиную. С удобного кресла, стоящего возле камина, поднялся Гордон Гант.

— Добрый вечер, — поздоровался он.