— У меня много таких припрятано вокруг. Достаю по мере надобности, — сказал он.

Они сели, прислонившись спиной к стволу, и послали бутылку по кругу. Владелец бутылки назвал свое имя — Джуниор и стал вспоминать свою молодость, те дни, когда он разъезжал, устраивая петушиные бои. Он рассказал об одном петухе, очень большом, породы доминик, который ничем другим не занимался, только дрался и топтал кур. О том, как тот побеждал всех, против кого его выставляли, в течение нескольких месяцев. О захватывающих боях и триумфальных победах, когда доминиканец, делая вид, что боится неизбежного поражения, взлетал на стропила конюшни, где был устроен бой, и усаживался там, как на насесте, пока все зрители не начинали насмехаться над ним. Затем, когда насмешки достигали апогея, он падал, как молот, на противника, оставляя красные лужи крови и яркие перья на земле.

Джуниор рассказал также, как женщины во время его путешествий бросались на него с пылом доминиканца, нападающего на своего противника. Особенно он вспоминает одну; это была замужняя женщина, чей муж пригласил его остановиться у них на несколько дней между боями. Она все время поглядывала на него, прижималась при каждом удобном случае. Однажды, когда муж ушел пахать, она пошла к колодцу принести воды для умывания, и, когда наклонилась, чтобы вытащить ведро, Джуниор подошел к ней сзади, задрал юбку и перекинул ей на спину. Под юбкой у нее ничего не было, она приподняла свой зад и встала на цыпочки. Он взял ее прямо там, пока она стояла внаклонку над шахтой колодца. Это продолжалось ровно столько времени, сколько ей потребовалось, чтобы поднять ведро воды. Закончив, он пошел по дороге с петухом под мышкой. Джуниор уверял Инмана и Визи, что у него в молодости было огромное количество таких прекрасных дней. «Много раз мне удавалось так поживиться», — сказал он.

Визи нашел, что это прекрасная история, так как спиртное ударило ему в голову а желудок был пуст. Он гикнул при завершении рассказа и забормотал о том, что такая жизнь как раз для мужчины.

— Жить как боевой петух — вот чего бы я хотел, — произнес он мечтательно.

Джуниор согласился, что бродячая жизнь была для него замечательной, и сказал, что трудности начались, когда он осел на месте и взял жену, потому что прошло всего три года после свадьбы, как она родила ему негритянку. И в дальнейшем она отказывалась назвать отца этого ребенка, не давая Джуниору отомстить. За это он хотел развестись с ней, но судья отказался дать согласие на развод на том основании, что Джуниор, когда женился, знал, что она была шлюхой.

Позже она взяла в дом двух своих сестер, и они не уступали ей в распутстве, так как одна родила близнецов — двух мальчишек-мулатов, и хотя они теперь подросли — он не может точно сказать, сколько им лет, — за ними было не больше присмотра, чем за парой поросят, и ни мать и никто другой в доме не позаботился дать им имена, поэтому, обращаясь к ним, просто указывают на кого-нибудь из них пальцем и говорят: «Эй, ты».

Джуниор заявил, что, подводя итог своей семейной жизни, он пришел к убеждению, что ему надо было жениться на тринадцатилетней и вырастить ее себе под стать. Он заявил, что многие ночи провел без сна, думая о том, что всю жизнь до самой смерти проведет в унынии и единственное, что ему остается, это перерезать всем им глотки во время сна и затем выстрелить из ружья себе в голову или бежать в лес, где за ним будут охотиться с собаками и пристрелят как негра.

Это вызвало у Визи некоторое замешательство. Немного погодя Джуниор вернул бутылку на место и снова положил пилу на плечо. Он повел их дальше, и, сделав пару поворотов, они подошли к дому, который был расположен под дорогой в сырой низине. Это было большое строение, обшитое досками, и в таком плохом состоянии, что один угол его опирался на кучи плоских речных камней, которые служили фундаментом. В результате дом стоял скособочившись, как будто начал врастать в землю.

Двор был уставлен конусообразными клетями для бойцовых петухов; эти сооружения были сделаны из неошкуренных палок, перевязанных сверху лозой жимолости. Сидевшие внутри яркие птицы смотрели сквозь щели холодными блестящими глазками, видевшими мир снаружи лишь как арену для боя. Из дымовой трубы тянулась кверху тонкая белая струйка, а от какого-то другого источника за домом на небосклоне разрастался черный столб дыма.

Когда они покинули дорогу, чтобы спуститься в низину к дому Джуниора, трехногая кудлатая собака непонятной породы, но чем-то напоминающая терьера, вылезла из-под крыльца и, низко пригибаясь, совершенно беззвучно побежала прямо к Инману. За время своего путешествия он очень хорошо изучил повадки молчаливых собак, поэтому, прежде чем она приблизилась к нему, он ударил ее ногой и попал носком сапога ей под подбородок. Собака без единого звука свалилась на землю.

Инман посмотрел на Джуниора и сказал:

— Что мне еще оставалось делать?

— Не все те воры, на кого собаки лают, — заметил Визи.

Джуниор просто стоял и смотрел.

Собака вдруг поднялась, шатаясь, на свои три лапы и, сделав серию неопределенных маневров, вернулась под крыльцо.

— Я рад, что не убил ее, — сказал Инман.

— В любом случае, я не дал бы за нее и куска дерьма, — ответил Джуниор.

Они спустились к дому и прошли на кухню, а затем в столовую. Джуниор тут же направился к буфету и достал оттуда еще одну бутылку и три кружки. Пол в столовой был покатым, и, когда Инман пошел к столу, чтобы сесть на стул, ему пришлось плотно прижимать подошвы к полу, чтобы не скользить под действием силы тяжести к опустившейся стене. В углу стояла кровать, и Инман заметил, что ее даже не пытались выровнять клиньями, лишь сделали скромную попытку исправить положение, повернув ее так, чтобы, если лечь, голова была у приподнятой стороны.

На стенах висели вырезанные из книг и газет картинки; некоторые были пришпилены параллельно покатому полу, а некоторые — вовсе криво, возможно, их вешали как придется, по наитию. В камине тлел огонь, на углях стояла голландская духовка, испускающая запах чего-то мясного. Камин был расположен под таким наклоном, что дым из него скапливался у боковой стенки, прежде чем найти дорогу в дымовую трубу.

Отклонение от вертикали было таким сильным, что даже налить глоток спиртного в кружку оказалось непросто, и, когда Инман попытался сделать это, он пронес бутылку мимо и пролил жидкость на носок своего башмака, прежде чем нашел правильный наклон. Наполнив наконец кружку, он сделал глоток и, когда хотел поставить ее на стол, только тогда заметил маленькие планки, вырезанные из березы и набитые на столешницу, чтобы тарелки и кружки не сползали к нижнему краю.

Визи ходил по комнате, потягивая из кружки и осматривая все вокруг, с трудом поднимаясь по наклонному полу вверх и спускаясь вниз.

— Мы могли бы поставить рычаги под опущенный угол дома и поднять его, — сказал он.

Рычаги, кажется, полностью захватили его мысли, как будто он открыл механизм, который можно применить во всех затруднительных случаях, — воткнуть рычаг под что-нибудь лежащее неправильно и поставить его ровно и под прямым углом.