Обрадовалась и заверещала Агата лишь однажды – когда увидела на входящем в порт лембе знакомого мальчика, друга Зо. Забыв все наставления, дельфиниха встала на хвост, прошлась перед кораблем и плюхнулась на спину с фонтаном веселых брызг.

За выходкой своей подруги Зо наблюдала, сидя на прогретой гальке. Она попыталась найти причину столь странного поведения, перевела взгляд на лемб и вдруг догадалась, вскочила, закричала:

– Дионисий! Дионисий вернулся!

Маленькую фигурку на «своем» кусочке берега он заметил сразу. Перегнулся через борт, замахал руками. Зо, стараясь стать заметной на фоне скал, поднялась на цыпочки, тоже вскинула руки и, забыв про обидевшуюся Агату, кинулась в порт.

Когда она пробегала через городские ворота, лемб уже завершил швартовку, а Дионисий, стоя спиной к берегу, прощался с капитаном. Через мгновение он обернулся, и Зо, готовая смеяться и прыгать от радости, едва не закричала: лихорадочные, воспаленные глаза, ввалившиеся щеки – это был совершенно другой Дионисий.

Он заметил ее испуг, постарался улыбнуться:

– Хайре, Зо! Ты так смотришь, словно я переплыл Стикс!

– Мне кажется, тот, кто переплывает эту реку, выглядит лучше! Но я так рада видеть тебя! Поскорее скажи, что произошло? Неужели свидание с домом превратило живого человека в высохшую мумию?

– В этом виноваты три бессонные ночи. Но не только они. Пойдем же отсюда куда-нибудь, где мы сможем спокойно побеседовать!

На укромной галечной полоске, зажатой прибрежными скалами, Зо опустилась на камень. Дионисий пристроился рядом, положив подле себя мешок с сокровищами Кахотепа. Рассказывать ли о них? Он еще не решил.

К сожалению, этот по сути своей простой вопрос не был единственной его заботой.

Едва ступив на палубу в далекой Керкинитиде, Дионисий, измученный памятью и двумя бессонными ночами, уснул.

Проснулся он глубокой ночью, уже в пути. Море штормило, лемб швыряло. Было промозгло и неуютно. Дионисий получше закутался в гиматий, хотел встать, выпить подкисленной вином воды и вдруг почувствовал, что палуба закачалась по-иному, без всякой связи с волнами, побежала из-под ног…

И снова перед глазами потянулась праздничная процессия, снова гарцевали скифские конники, мелькало лицо Сморда, падали, истекая кровью, люди. А печальная Дайона все с той же интонацией заклинала помнить о собаке.

Глядя в расширенные от ужаса глаза, Дионисий рассказал Зо обо всем. Не умолчал он и о странном разговоре, случайно подслушанном в гончарной лавке.

– Мне показалось, нет, я уверен, что эти люди говорили об отце Кироса, – заключил он.

Зо согласно кивнула и вдруг, вскрикнув, вцепилась в его руку:

– Что я расскажу тебе, послушай! В тот вечер, когда ты плыл в Керкинитиду, к Хаемону пришли гости. Только мужчины. Я сразу же подумала: как странно, обычно хозяин не устраивает празднества без гетер. Солнце уже нырнуло в море, и мне не удалось разглядеть лиц.

– Разве в доме было настолько темно?

– Нам строго-настрого запретили зажигать светильники. Ближе к ночи мама отправила меня в кладовую. Мне пришлось идти мимо андрона. Дионисий, оттуда не раздавалось ни пения, ни музыки, ни смеха! Даже смеха – а я знаю, как смеются гости Хаемона. Вдруг из комнаты пошли люди. Много людей. Мне ничего не оставалось, как спрятаться за колонну. Они были совсем рядом, и я кое-что услышала…

– Что же? – Дионисий подался вперед. Он уже догадался, что у Зо был повод заговорить о странном визите.

– «Этим демократам придется подвинуться» – так проворчал один из гостей. А Хаемон – я уверена, это был он, – возразил со злостью: «Не подвинуться – исчезнуть!» Как ты думаешь, о чем это они?

– О подлом. Невероятно подлом и страшном.

– А вот эти, которым надо исчезнуть, – демократы – кто они? – спросила Зо.

– Те люди, которые хотят справедливости. Чтобы все вопросы решались на народном собрании, чтобы был Совет, земля распределялась по жребию…

– Но разве может быть иначе? Я не понимаю…

– Может. Епифаний рассказывал, что не каждый полис управляется демократами. Иногда властвует один-единственный человек – тиран. Он подкупает и вооружает людей, захватывает власть, а потом заменяет собой и народное собрание, и выбираемый им Совет.

– Даже если он не прав?

– Кто рискнет определять границы права тирана?

– Значит, Хаемон… хочет стать таким правителем? – догадалась Зо. – Но если в Херсонесе не станет демократов, что же тогда будет?

– Я не знаю… – Из отдельных слов, намеков, наблюдений начала складываться замысловатая мозаика, и Дионисий уже почти видел ее цельное, мрачное полотно. – Но, думаю, мне есть о чем поговорить с Актеоном: разговор в Керкинитиде, твой рассказ, мои тревожные сны… Дядя – достаточно умный и влиятельный человек. Он найдет способ правильно распорядиться этими фактами.

– А что у тебя в мешке?

Дионисий замялся. Более всего ему хотелось сказать правду. Но имел ли он право открывать ее даже Зо?

– Это предметы, которые передал мне перед своей гибелью Епифаний. Я дорожу ими, поэтому и забрал из тайника, к которому вряд ли вернусь еще раз.

Зо рассеянно кивнула: грязный кожаный мешок ни в какое сравнение не шел с только что сделанными открытиями.

₪ ₪ ₪

Дионисий торопился домой, когда короткой вспышкой ему открылся истинный смысл того, о чем говорила Дайона, умоляя помнить о собаке. И удивился, почему не понимал этого раньше: не статуэтку просила сестра. «Как плохо, что в доме не было собак…» Слова мертвой Дайоны означали лишь одно – предупреждение об опасности! Такой, после которой приходит беда.

₪ ₪ ₪

Актеон был удивлен: рабы уже вернулись домой, а мальчика все не было. Когда же племянник наконец предстал пред дядей, тот с трудом смог удержать волнение.

– Слава богам, вернулся! – воскликнул Актеон, стараясь за строгими интонациями спрятать свою не желающую прятаться радость. – Быть может, ты запамятовал, в какой части Херсонеса находится твой дом?

– Нет, дядя. Прости, что заставил тебя ждать столь долго. Но мне нужно было обдумать то, о чем прошу побеседовать со мной сейчас же.

– Может, ты сначала съешь замечательную жирную рыбу, которую я приказал приготовить специально к твоему приходу, а затем хорошенько выспишься?

– Я очень голоден и не откажусь ни от рыбы, ни от хорошей грозди винограда. Потом с удовольствием засну, поскольку три бессонные ночи – это слишком для кого угодно. Но прежде ты все-таки должен меня выслушать.