— Ты не можешь заставить их принять меня, — очень тихо возразила Эвелин. Грэм едва расслышал ее. — Не можешь изменить то, что у них в сердцах. Я думала… — Эвелин вздохнула. — Думала, что у меня получится, если я буду очень, очень стараться. Но я ошиблась.

Безнадежность ее слов ранила Грэма в самое сердце. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным. Грэм привык приказывать и видеть, что его приказ исполняется без споров и возражений. И рассчитывал, что так же просто будет приказать своим людям принять его жену, ведь раньше никто не смел усомниться в его словах. Сейчас он оказался перед неразрешимой задачей — заставить целый клан изменить образ мыслей и забыть о ненависти, существовавшей множество лет.

— Эвелин, — дрогнувшим голосом произнес он, — я ошибся, думая, что это нетрудное дело. И я виноват в том, что не предвидел сложностей, не обдумал положение как следует. — Он сделал глубокий вдох и с громко бьющимся сердцем продолжил: — Я хочу жить с тобой. Я… ценю наш брак. Ценю тебя. Да, я ошибся, полагая, что укоренившиеся предрассудки можно уничтожить за несколько дней. Но я не хочу, чтобы ты сдавалась, потому что сам не собираюсь сдаваться. Мы справимся. Поверь мне, даже если других причин для продолжения борьбы ты не видишь. Твое место здесь, со мной. Я хочу, чтобы ты верила в это, как верю я.

Эвелин не сводила с него глаз. Сердце ее стучало так, что подрагивала ткань платья. Он смотрел на нее прямо и серьезно, и было в его взгляде то, чего она никогда не думала увидеть в таком суровом воине, как Грэм. В глазах Грэма были мольба и беззащитность.

— Я тоже хочу быть с тобой, здесь — прошептала Эвелин, с трудом выговаривая слова. — Но они этого не хотят, они ненавидят меня. И всегда будут ненавидеть из-за моего происхождения, а ведь его нельзя изменить. Да я бы и не стала менять, если бы даже могла. Я люблю свою семью и горжусь своим происхождением. Мне нечего стыдиться.

Грэм хотел было что-то сказать, но Эвелин приложила палец к его губам и заставила умолкнуть.

— Я ждала нашего брака со смешанным чувством. Испытывала облегчение от того, что буду навсегда избавлена от притязаний Йена Макхью. А ты сразу показался мне очень надежным, хотя и был злейшим врагом моего клана. Но страх я тоже испытывала, потому что знала — такая партия невозможна. И я оказалась права. Твой клан никогда не примет меня. Из-за меня у тебя все время будут конфликты. А ведь разобщенный клан проигрывает на поле битвы. Если у тебя не будет их полной поддержки, то как сможешь ты полагаться на них, когда придет время защищать свой дом? — Эвелин глубоко вздохнула и с решимостью продолжила, пока у нее хватало мужества высказать все, что накопилось в душе: — И все же я на что-то надеялась, потому что увидела шанс разорвать паутину лжи, в которой жила последние годы. Одна ложь тянула за собой другую и в конце концов спеленала меня по рукам и ногам. Я надеялась, что здесь смогу жить как нормальная девушка, что у меня будет муж, добрый и внимательный, когда-нибудь будут и дети, что жизнь моя выйдет за границы, которые были предназначены мне в нашем клане. Но я, как и ты, думала, что это будет не трудно. Я действительно надеялась, что ваши люди поймут, как я стараюсь преодолеть различия между нами, что я готова работать, как все, лишь бы заслужить их уважение, что старая ненависть растает. Глупая надежда. Здесь это так же невозможно, как невозможно было бы людям моего клана принять в свои ряды одного из Монтгомери.

Грэм взял в ладони ее лицо. В его глазах горела яростная решимость.

— Это возможно. Дай мне время, Эвелин. Я не могу отпустить тебя, но и не хочу, чтобы ты была несчастна. Клянусь, что мы — я и мои братья — всегда будем на твоей стороне. Со временем настроение в клане изменится. Сейчас еще рано судить. Мы ведь оба поняли, что только время может изменить сердца и мысли людей. Я прошу тебя только об одном — поверь мне, я сумею тебя защитить. — Он наклонил голову и сейчас смотрел ей прямо в глаза. — Дай мне шанс, Эвелин. О большем я не прошу. Дай мне время, и если к зиме будешь настроена так, как сейчас, ты уедешь к своим родным и я ни о чем больше не попрошу. Я сам отвезу тебя к отцу и, клянусь честь, буду все равно соблюдать наш договор. Я буду верен нашим брачным обетам, но позволю тебе жить отдельно.

Эвелин сглотнула. Невыносимо болело сердце. Ничего она так не хотела, как остаться с мужем. Ей казалось, что она даже успела полюбить его за то короткое время, которое они провели вместе. Но достаточно ли этого? Сумеет ли она завоевать его любовь? И хватит ли этой любви, чтобы перевесить все дурное, что ждет ее в клане Монтгомери?

А что ждет ее дома? Придется все объяснить родителям, братьям и остальным родственникам. Конечно, они обрадуются, что тот несчастный случай повлиял на нее меньше, чем все думали, но ее обман покажется им очень горьким.

И как сложится ее судьба в родном клане? Она хотела иметь мужа и детей. Хотела освободиться от жизни, на которую обрекла себя собственными страхами и ложью. Если она вернется к Армстронгам, то навсегда лишится того, к чему стремится всей душой. Не будет ни любви, ни детей.

Эвелин отвернулась от Грэма и стала смотреть на расстилающуюся перед ними волнистую равнину.

Страх долго управлял ее жизнью. Страх, обман, ложь. Так жить нельзя. Здесь, во всяком случае, все было честно. Конечно, она не нравится здешним людям, они не хотят принять ее. Может ли она это изменить? Готова ли ступить на этот долгий путь, если в конце концов клан все же примет ее?

Эвелин хотелось, чтобы рядом была мать, но ведь она больше не ребенок и не может держаться за материнскую юбку. Робина мудрая женщина, и сейчас Эвелин очень хотела бы услышать ее совет.

Но, как видно, наступило время стоять на собственных ногах, перестать прятаться за спинами родственников и научиться жить без той защиты, которую они ей всегда давали.

Она устала надеяться, что кто-то другой защитит ее. Надо что-то решать самой, а не вынуждать мужа идти против собственного клана ради того, чтобы обеспечить ей спокойную жизнь.

Эвелин повернулась лицом к Грэму, готовая сообщить о своем решении, но тут краешком глаза уловила какое-то движение. За спиной Грэма появился всадник. Хмурясь, она стала вглядываться в его лицо, но его надежно скрывал шлем.

К ужасу Эвелин, всадник поднял арбалет и пришпорил лошадь. Предупреждая мужа об опасности, она вскрикнула, но Грэм уже услышал стук копыт, обернулся, выхватил меч и что-то прокричал. Эвелин не видела его губ, но чувствовала колебания воздуха. Тогда муж толкнул ее, и Эвелин упала на землю, кое-как поднялась на ноги и застыла от ужаса. Незнакомец прицелился и послал в Грэма стрелу.

— Нет! — закричала она.

Грэм не выпустил меч из рук, хотя стрела попала в плечо, но пошатнулся, с шумом рухнул на землю и ударился головой об один из обломков скалы, в изобилии рассыпанных по лугу.

Эвелин стояла и в бессильном страхе смотрела на всадника, понимая, что спасения нет. Однако инстинкт заставил ее прежде всего защитить Грэма.

Она закричала, взывая о помощи, бросилась к мужу и схватилась за тяжелый меч, который упал рядом. Глаза Грэма были закрыты. На камнях виднелась кровь. Из левого плеча торчала стрела, глубоко вошедшая, потому что снаружи виднелась только небольшая часть.