– Как бы там ни было, держите все в тайне, – повторил Фарид. – Скоро мы переедем из этого здания в другое место, более глухое. Там Виктору будет безопаснее.

– Неужели мальчик лишен обычной человеческой жизни? – спросил Грегори. – Я вовсе не оспариваю ваше решение. Просто спрашиваю.

– На самом деле у него ее гораздо больше, чем ты думаешь. В конце концов, днем он в полной безопасности, под охраной телохранителей. И опять же, какой выгоды можно добиться, взяв его в заложники? В заложники берут лишь для того, чтобы чего-то потребовать. Что может Лестат дать, кроме себя самого? А этого у него все равно не отнимешь.

Грегори кивнул. Ответ Фарида отчасти успокоил его. Невежливо было бы пытаться вытянуть больше. Хотя, конечно, причину захватить Виктора в заложники придумать нетрудно: чтобы потребовать у Лестата или Сета их драгоценную и могущественную кровь. Лучше им на это не указывать.

Придется оставить тайну в их руках.

Однако про себя Грегори гадал, не разозлится ли Лестат де Лионкур, узнав о существовании Виктора? Лестат славился не только чувством юмора, но и вспыльчивостью.

До рассвета Фарид сделал еще несколько замечаний о природе вампиров.

– О, если бы я только знал, – повторял он, – в самом ли деле это существо лишено разума – или же сохраняет автономность существования? Хочет ли оно хоть чего-нибудь? Всякое живое существо чего-то хочет, к чему-то стремится…

– А к чему тогда стремимся мы? – не утерпел Грегори.

– Мы – мутанты, – отозвался Фарид. – Результат слияния неродственных видов. Та сила в нас, что превращает обычную человеческую кровь в Кровь вампира, целенаправленно делает из нас нечто совершенное – но что именно? Какими нам суждено стать? Какими мы стать должны? Понятия не имею.

– Амель хотел обрести плоть и кровь, – вмешался Сет. – В древние времена это было прекрасно известно. Амель хотел обрести физическое существование. И добился своего – но в процессе утратил личность.

– Возможно, – сказал Фарид. – Но разве кому-то хочется и в самом деле обрести смертное тело? Все создания жаждут бессмертия. А это чудовище подошло к бессмертию ближе любого иного духа, что способен на время вселиться в ребенка – или монахиню – или безумца.

– Нет, если в процессе он все равно себя потерял, – спорил Сет.

– Ты говоришь так, словно это Акаша им овладела. Но вспомни, как раз наоборот: его цель состояла в том, чтобы завладеть ею.

Слова Фарида напугали Грегори. Но и дали ему новую пищу для размышлений.

И хотя он твердил, что всегда рад новым знаниям, что любит и радостно принимает весь переменчивый мир, но надо признать – новое знание, полученное от Фарида, его пугало. В самом деле пугало. Он впервые понял, отчего религиозные люди так страшатся достижений науки. И обнаружил в себе самом источник подобных же суеверий.

О да, он знал, что подавит страх, искоренит в себе это суеверие, исправно вернется к прежним убеждениям.

На следующий вечер, после заката, они обнялись в последний раз – на прощание.

Грегори поразился, когда Сет вдруг шагнул вперед и прижал его к сердцу.

– Я – твой брат, – прошептал Сет на древнем наречии – наречии, на котором более не говорили в этом подзвездном мире. – Прости, что я был холоден с тобой. Я боялся тебя.

– И я тебя боялся, – признался Грегори на том же древнем наречии, вернувшимся к нему в потоке скорби. – Брат мой.

Кровь Царицы и Первое Поколение. Нет – большее, неизмеримо большее. Брат не предаст брата.

– До чего же вы похожи, вы двое, – негромко заметил Фарид. – Даже чисто внешне – те же высокие скулы, раскосые глаза, иссиня-черные волосы. О, когда-нибудь в будущем я изучу ДНК всех вампиров планеты – интересно, что-то узнаем мы тогда о наших предках, как смертных, так и во Крови?

Сет обнял Грегори еще более пылко, и Грегори от всего сердца ответил ему.

Вернувшись в Женеву, он не открыл тайну Виктора даже Хризанте. Не открыл ни Дэвису, ни Зенобии, ни Авикусу. Флавий тоже хранил молчание – и усердно учился пользоваться новой, совершенной конечностью, пока через несколько месяцев она не стала его подлинной частью.

С тех пор прошли годы.

Мир Бессмертных так и не узнал о Викторе. А Фарид никому не рассказал о Грегори и его клане.

Два года назад – когда Грегори отправился в Париж последить за Лестатом во время его встречи с Дэвидом и Джесси – он понял: Лестат так и не догадывается о существовании Виктора. Еще, подслушивая беседу этой троицы в отеле, он узнал, что Фарид с Сетом по-прежнему процветают, хоть теперь и в новом месте, где-то в Калифорнийской пустыне – и что сама Маарет обратилась к Фариду за профессиональной помощью.

Все это очень его приободрило. Ему не хотелось думать о близнецах плохо, подозревать в честолюбии и эгоизме. Сама возможность такого варианта – уже пугала! А еще очень утешало, что все сканирования и прочие обследования на новейших приборах Фарида не выявили в немой Мекаре ни проблеска разума. Да, это куда как лучший хранитель Священного Источника, чем честолюбивая Акаша, мечтающая о мировом господстве.

Однако той же ночью в Париже он страшно опечалился, услышав, как Джесси Ривс рассказывает о пожарище в библиотечных архивах Маарет и о том, что Хайман сильно пострадал и потерял память. Насколько Грегори знал, несчастный всегда балансировал на краю безумия. Каждый раз, когда их с Грегори пути пересекались, он был слегка не в себе. В эпоху Рошаманда он был известен под именем Дьявола Бенджамина – и потом именно под этим именем его держали под наблюдением в Таламаске. Но тогда Грегори считал, что Таламаска столь же безобидна, как и сам Хайман – и тот казался идеальным вампиром для их научных трудов. Полоумные навроде Дьявола Бенджамина и болтуны навроде Лестата укрепляли членов ордена во мнении, будто Бессмертные совершенно безобидны.

И подумать только! До недавней жуткой трагедии в убежище Маарет эта великая тайно наблюдала за ним самим, Грегори, в Женеве – и замышляла встречу со всеми разом, в том числе и с ним! Эта новость и восторгала Грегори, и пугала – в одно и то же время. О, как бы хотелось ему побеседовать с Маарет, если бы только… но мужество подвело его два года назад, когда он впервые услышал о слежке от Джесси Ривс, подвело и сейчас.

И вот теперь, в 2013 году, стоя теплым сентябрьским вечером в Центральном парке и слушая, как в особняке под названием «Врата Троицы» Арман, Луи, Сибель и Бенджи приветствуют нового своего сотоварища, Антуана, Грегори мучительно размышлял обо всем этом.

Неужели Лестат так до сих пор и не знает о Викторе? И где сейчас близнецы?

Грегори вдруг понял, что все-таки не присоединится сегодня к ньюйоркцам. А ведь из дома лилась прекраснейшая музыка на земле – Антуан с Сибель играли дуэтом: он на скрипке, она на пианино, без малейшего усилия уносясь все выше и выше вместе с мелодией Чайковского, наполняя музыку собственным своим безумием и колдовством.