– Еще стаканчик?

Генерал задумчиво смотрит на продавщицу. Небрежно уложенные волосы, крахмальная наколка. Он смотрит сквозь продавщицу.

– Нет, – взгляду генерала возвращается фокус. – Не нужно.

Да, это 24-е августа. Никаких сомнений. 1938-й. Судя по вечерней духоте, ночью будет гроза. Над гостиницей Ореанда собираются первые тучи. На храм Иоанна Златоуста солнце роняет последние лучи. Генерал идет по улице Чехова. Он смотрит на курортников с пляжными сумками, с зонтиками от солнца и полотенцами на плечах. Некоторые в пижамах.

Танго. Легко, как бы издалека. Нарастает. Над оркестром парит высокий мужской голос. За морщинистыми стволами акаций открывается эстрада. Блестят духовые. Блестит инструмент банджо. Музыканты в белых костюмах, в белых же латиноамериканских шляпах. Солирует трубач. Он дарит трубе весь свой воздух, он едва успевает вдыхать. Олицетворение выдоха. Щеки его карикатурны, но губы – тонки и чувственны.

У эстрады танцующие. Мало-помалу они расступаются, уступая место одной паре. Он. Хищник с волосами цвета воронова крыла. Вызывающе правильный пробор. Просторная, в складках, рубаха спадает на узкие брюки. На спине влажная полоса. Она. Голубка в белом платье. Когда он ее кружит, голова ее чуть откидывается назад. В меру безвольна. Вся в его руках. Его нога погружается в пену ее платья. Ей всё еще удается от него ускользать.

С улицы Чехова генерал выходит на улицу Морскую. Слева от него с грохотом сворачивает двуколка. На полированных булыжниках ее колеса слегка заносит. Сквозь каменный желоб водостока пробивается трава. Улица ведет к морю, и сердце генерала наполняется радостью. Он с детства любит улицы, ведущие к морю. В том, как между двумя рядами домов невзначай появляется синева, ему видится повод для надежды.

Генерал подходит к аптеке. Она занимает первый этаж двухэтажного приземистого дома. Дубовая дверь, медная ручка, колокольчик. Стиль модерн. Скрипя, пружина тянет тяжелую дверь обратно. После улицы аптека кажется прохладной. И тихой. Генерал ценит прохладу и тишину. Он ждет, когда на звук колокольчика выйдет аптекарь Кологривов. За толстыми стеклами шкафов – пробирки, коробочки и склянки. Запах микстур и зубного порошка Экстра. С аптекарем Кологривовым генерал хочет поговорить о причинах смерти. Смерти вообще.

Кологривов приветствует генерала. Тихий седой человек с мясистым носом. Кончик носа как бы раздвоен. Голубые глаза. Генералу приятно спокойствие Кологривова, он приходит сюда отдыхать. Генерал обычно садится в кресло за ширмой и слушает, как Кологривов продает лекарства. Вошедшим в аптеку требуются йод, мазь Вишневского, средство от поноса, вата, бинты, сушеная ромашка, презервативы, марганцовка. Реже – касторовое масло и рыбий жир. Требуются советы. Аптекарь Кологривов дает их негромким голосом (никогда не повышает голоса). Генералу уютно. Он чувствует себя так же, как в детстве, когда, спрятавшись в прихожей среди пальто и шуб, слушал тягучие беседы прислуги. Случалось, засыпал. Случается, генерал засыпает, и, чтобы его не будить, в разговорах с клиентами Кологривов переходит на полушепот.

Девять часов вечера. Кологривов запирает аптеку и приглашает генерала в смежную комнату. Там развешены учебные плакаты, изображающие человеческое тело в разном возрасте. Возрасты до тридцати лет и после тридцати разделены изображением Давида Микеланджело. Отдельно помещены пособия, демонстрирующие систему кровообращения, систему пищеварения, нервную систему и мужской скелет (вид спереди). С указкой в руках аптекарь Кологривов намерен рассказать о каждой из систем, но начинает свой рассказ со скелета.

Скелет, на котором всё держится, состоит из 206 костей. Череп – он всегда казался генералу чем-то цельным – из 29 (итого – 235, машинально отмечает генерал). Пытаясь представить себя скелетом, он ощупывает пальцем глазницу. Он поступает так уже не в первый раз, и аптекарю это известно.

– Говорят, перед смертью человека на его лице проступают контуры черепа, – перебивает Кологривова генерал.

– Так происходит, когда смерть наступает естественным путем.

Генерал кивает и задумчиво смотрит на скелет. Он спрашивает:

– А если смерть наступает неестественным путем?

– Тогда контуры черепа проступают уже после смерти.

На улице темнеет. Кологривов рассказывает о кровообращении. Перед ним пожелтевшая схема большого и малого кругов кровообращения. Артерии обозначены красным цветом, вены – синим. Генералу нравится такое сочетание цветов. Он расстегивает рукав гимнастерки и рассматривает свои синие вены. Это не укрывается от взгляда аптекаря. Он продолжает рассказ о крови, которой у человека в среднем 5–6 литров. Ее качает сердце (вес – около 300 граммов),[78]состоящее из двух половин – левой и правой. Каждая половина имеет предсердие и желудочек. Кологривов обводит их указкой. Предсердие принимает кровь, желудочек – выталкивает.

– «Ты холодным штыком мое сердце горячее…» – тихо декламирует генерал.

– Самый совершенный в мире насос.

– Пронзить такое продуманное, – генерал подбирает слова, – тонкое и жизненно важное творение – это ли не преступление?

– Мгновенная неестественная смерть.

– Что может быть неестественнее…

Генерал замолкает. В последнем произнесенном им слове он обнаруживает целых шесть е.

О системе пищеварения и о нервной системе аптекарь Кологривов рассказывает кратко. По просьбе генерала он переходит к рассмотрению естественной смерти. На передний план выставляются плакаты, изображающие тело в разном возрасте. После небольшого колебания Кологривов достает пособие, изображающее внутриутробное развитие человека, и вешает его рядом с остальными. Чешет затылок.

– Я не вижу пособия по зачатию, – говорит Кологривов.

– Вы хотите сказать, что зачатие – начало естественной смерти?

– Возможно. Подозреваю, что его взял наш рассыльный.

О зачатии Кологривов рассказывает без пособия. Обращаясь к внутриутробному периоду, показывает положение эмбриона. Эта поза генералу знакома. Осенью 1920-го так сидели на Перекопе его солдаты. Из последних запасов хвороста генерал приказал разводить костры. Он заставлял солдат через них прыгать. Как безумный, он метался по ледяной пустыне, спасая остатки своей армии. Он пытался расшевелить солдат, он толкал их под ребра, бил по щекам…

Можно ли расшевелить эмбрион? Слушая аптекаря Кологривова, генерал чувствует, как задним числом к нему приходит понимание. Его солдаты уже не жаждали победы. Они не мечтали о женщинах. О деньгах. Они не мечтали даже о тепле. Их усталость была глубже таких желаний. Больше всего на свете его солдаты хотели вернуться в материнскую утробу.

Превращение розового, в складках, существа в ребенка. Подростковый возраст. Оволосение лобка, увеличение члена (у мужчин), мутация голоса. Пробуждение половых инстинктов.