– Вы будете жить так, чтобы не мешать другим! Это закон! Повторите!

Сергей побледнел, сглотнул слюну:

– Это закон…

– Великолепно! Некоторое время вас будет тянуть поддерживать шумные традиции, но каждый раз при этом у вас будет болеть голова. Повторите!

– У меня будет болеть голова…

– Отлично! В конце концов вы поймете, что шум – та же агрессия, сродни бандитской, и вести себя надо тихо. А теперь пара практических советов. Немедленно отключите этот дурацкий громкоговоритель заднего хода! Иначе вам когда-нибудь побьют за это фары или стекла.

– Уже били, – бледно улыбнулся Сергей.

– Значит, не помогло, болезнь серьезно запущена. Идиотизма не любит никто, даже сами идиоты. А выхлопную трубу почините сегодня же. А лучше поменяйте эту рухлядь на более приличную тачку.

– Она еще бегает вовсю…

Тарас усмехнулся, понимая, что не у каждого водителя есть средства на покупку хорошего авто, а ездить хочется всем.

– Тогда почините машину и заводите ее в сарае, чтобы не так слышно было, ведь трещит, как тракторный стартер. Договорились?

– Э-э… м-м… – Толстяк посмотрел на жену, такую же толстую, как и он сам. Та спохватилась, закричала:

– Что вы к мужу пристали?! Бандит! Я сейчас милицию вызову! Отойди от машины!..

Тарас шагнул к ней навстречу, поднимая ладони, глаза его вспыхнули тигриным блеском.

Женщина споткнулась, замолчала, вытаращив глаза.

– Успокойтесь, – сказал он глубоким голосом. – Соблюдайте правила гражданского общежития, не шумите и не кричите. И всем будет хорошо. Договорились?

– Договорились! – в один голос отозвались потрясенные соседи.

– Ну и ладушки. – Тарас вернул ключ Сергею, не спеша направился домой, размышляя, подействует на них внушение или нет.

Но криков больше не было. Через минуту Сергей завел свой тарантас и уехал. На улицу вернулась утренняя тишина.

Надеясь, что Тоня еще спит, Тарас тихонько вошел в гостиную и наткнулся на гостью, одетую в купленный вчера спортивный костюм, умытую и энергичную. Девушка вытянула вперед ладошки и низким голосом протянула:

– З-здрра-а-аво-о-о…

Тарас улыбнулся, радуясь ее настроению, ответил тем же, но глубже и мощнее, так что отозвались стаканы и рюмки в буфете:

– З-дрра-а-а-во-о-о!..

Она округлила глаза, ахнула, засмеялась.

– Как здорово! Внутри все задрожало! Я так не смогу.

– Все равно похоже. Это звуковая мантра энергетической накачки, очень сильно влияет на здоровье. Если будешь по утрам петь «здраво», да еще в сочетании с мантрами «живо» и «добро», никогда не заболеешь.

– Шутишь, – не поверила Тоня.

– Я же не болею, – привел он веский аргумент.

– Тогда я тоже попробую. – Она откашлялась (господи, какая же ты непосредственная, милая, желанная! Он замер, вбирая сердцем ее прелестный образ) и пропела:

– Здрра-а-а-во-о-о… жи-и-и-во-о-о… до-о-обрро-о-о…

Прислушалась к себе, приподняла брови.

– Щекотно… внутри… и сердце бьется… так надо?

Он очнулся, засмеялся, схватил ее в охапку, совсем не думавшую сопротивляться, закружил по комнате и поставил на пол. Отступил на шаг, склонив голову и спрятав руки за спину.

– Прошу прощения, моя принцесса. Готов понести наказание за вольность.

Тоня задумчиво посмотрела на него, подступила вплотную, подняла голову; она была ниже, и лица их оказались совсем рядом.

– Ты не сделаешь ничего… без моего разрешения?

Он понял. Поклялся:

– Ничего, моя принцесса!

– Дай слово не торопиться.

– Даю слово!

– И дай мне время подумать, разобраться во всем… в тебе, в себе самой. Я не хочу начинать новую жизнь с ошибки.

– Согласен, моя принцесса.

– И прекрати называть меня принцессой!

– Слушаюсь, Антонина Антоновна!

Она засмеялась, он тоже, и Тоня убежала в душевую комнату. А он остался, продолжая улыбаться, чувствуя желание жить и строить «новую жизнь» в соответствии с изменившимися обстоятельствами. В памяти всплыли строки знаменитого стихотворения Некрасова:

Замолкни, Муза мести и печали!

Я сон чужой тревожить не хочу…

Хотя Тарасу не меньше нравились и другие:

Волшебный луч любви и возрождения!

Я звал тебя – во сне и наяву.

Он невольно оглянулся на дверь, за которой скрылось юное создание, еще не изведавшее любви. Может быть, Елисей Юрьевич отчасти прав, не желая связываться с бандитами, убившими его близких и пытавшимися убить его самого. В принципе, никакая ответная акция воскресить их не сможет. Но ведь и поэт опирался на какие-то моральные принципы, утверждая:

Той бездны сам я не хотел бы видеть,

Которую ты можешь осветить…

То сердце не научится любить,

Которое устало ненавидеть…

Он включил тихую музыку: под гитарные перезвоны пел романс Юрий Лоза – и выбрался во двор, где полчаса занимался «боем с тенью», тренируя удары из самых неожиданных положений и взрывную темповую технику «потопа». Тоня появилась во дворе, когда он уже «нейтрализовал тень» и продырявил рукой-копьем специально укрепленную на стене сарайчика пятисантиметровой толщины доску. Увидев округлившиеся глаза девушки, он «исчез», то есть переместился ей за спину на сверхскорости и уже из сеней позвал:

– Антонина Антоновна, ау!

Девушка изумленно оглянулась.

– Ты?! Но я же видела тебя… Там… Как это у тебя получается?!

– Тебе показалось. – Он не выдержал и фыркнул. – Успокойся, я не колдун и не маг, просто умею двигаться быстро. Займись завтраком. Все необходимое найдешь на кухне, в холодильнике.

Он скрылся в душе, умылся, побрился и вышел, уже одетый в светло-серый костюм, белую льняную рубашку с вышивкой, серые туфли. День обещал быть теплым и даже солнечным, пора было переходить на весенне-летнюю форму одежды.

Завтрак был уже готов.

На столе стоял салат из свежих овощей, дымились тарелки с манной кашей, а на плите шипела сковородка с омлетом. Тоня, разрумянившаяся от тепла, в Оксанином фартучке, с ножом в одной руке и батоном хлеба в другой посмотрела на него вопросительно и тревожно.

– Ты бутерброды с колбасой по утрам ешь? Я в холодильнике не нашла…

– Я вообще мяса не ем, – успокоил ее Тарас, принюхиваясь. – Люблю омлет… и кашу тоже.

– Правда? – обрадовалась девушка. – Я обожаю жидкую манную кашу! Мама ее часто готовила… – Она умолкла, съежилась, как от удара, лицо застыло, глаза потемнели. Это длилось несколько секунд. Затем с большим усилием, проглотив слезы и боль, Тоня закончила шепотом: – Вот я и приготовила…