— Я взгляну, — встал Олег, подхватив еще ломать холодного мяса.

— Кличь сюда прочих, — сказал ему вслед Гоймир…

…- Йой, новым-новая передача! — завопил Ревок, тыча в глазок. — Смотри, Краславко! Вот то прозванием: "Лицо в стене"!

Йерикка открыл камеру и, войдя, безошибочно развернулся лицом к двери, которую толкнул ногой. Хмыкнул:

— И долго вы этих бедняг так мучили?

— А сутки считай, — Ревок вскочил и, раскинув руки, шагнул к Йерикке. — Ждали-жда…

Йерикка посадил его наземь коротким, точным ударом "под ложечку". Краслав вскочил, крикнул изумленно:

— Ты что?!

— Как попались в плен, дурачье?! — резко выкрикнул Йерикка, беря его за плечи, и подтягивая ближе. — Думаешь, я следы не умею читать?! Болтали, шли друг рядом с другом — гор-р-рцы! Вон! — он пнул проскочившего мимо Краслава. — Хохмачи недоделанные! — подняв Ревка, Йерикка выволок его наружу, как куклу, послал вслед за Краславом, рявкнул: — Ищите оружие?

Он сам не знал, с чего так разошелся. Нет, он был зол на самом деле, но вовсе не так сильно! Прислонившись затылком и лопатками к стене, Йерикка сквозь зубы цедил холодный вечерний воздух с явным привкусом дождя. Да, дождя. Висевшее над горизонтом солнце скрыли тучи, они ползли все дальше, дальше по небу, наползая на Око Ночи… и где-то на северо-западе уже

штриховал мир холодный ливень.

— Все, — сказал Йерикка. Не о дожде. Он сам не знал, о чем — но настроение из пакостного вдруг стало тревожным…

…Он увидел Олега. Тот шел, словно слепой, ведя рукой по стенке барака. Потом поднял голову — Йерикке бросились в лицо его глаза — недоуменные глаза, человека, ничего не понимающего в жизни.

— Эрик? — опросил Олег, словно не веря тому, что видит.

— Как там наши? Живы? — спросил рыжий горец. Олег секунд десять смотрел на него, потом заторможенно ответил:

— Живы… Знаешь… там, в этих баранах… трупы гниют… и черви в них… а живые — тут же… и гнилая кровь… — Олег поднял ладони к лицу. — Так пахнет…

— Это война, — не подумав, ответил Йерикка. Олег вскрикнул:

— Война?! Этих людей забивали насмерть! Даже не казнили, как вы пленных, а забивали какими-то палками! Резали, как скот, выпускали кровь и оставляли лежать там, в этой крови! Как это может быть?! — недоумевающе и тонко вскрикнул он.

Йерикка обнял друга и прижал к себе.

— Тихо, тихо… — зашептал он. — Это правда, это не война, они не воины, они убийцы… но из боя нельзя уходить, потому что воины — МЫ. Мы уже не можем все это бросить, как бы страшно не было…

— Да мне не страшно, — Олег не отрывал лицо от плеча Йерикки, и слова звучали глухо, — мне ничуть не страшно… Я не по-ни-ма-ю, как такое можно делать?! Они люди — или нет?!

Олега трясло. И Йерикка… успокоился. Тоскуешь и боишься, когда думаешь о себе… А когда беспокоишься за другого — беспокойство и страх за себя уходят. Другое дело, что не все могут ощущать это беспокойство за других….

— Ладно, — грубовато сказал Йерикка, — пойдем.

Олег поднял лицо. Не плакал он. Но на его щеке вдруг появилась капля. Поползла вниз, на подбородок.

— Дождь, — сказал Олег. И сморгнул: — Смотри, дождь начался.

* * *

Почти все горцы собрались у штабного барака. Ревок и Краслав отмахи вались от шуток и тычков, хохотали счастливо, очевидно так и не поняв до конца, что спаслись от смерти. Всё произошло, как и должно было произойти. Как в былине. Наши успели вовремя. Как надо!

Терн и Гостислав выглядели не столь радужно. Нет, они тоже радовались и даже улыбались, и хлопали в ответ по плечам ребят, и целовались с ними. Но вид у них был… Ясно, что они оголодали и предельно измотаны пленом, да еще и отчетливо видно — избиты неоднократно и жестоко. Оба мальчика были бледны, глаза, провалились, волосы висели грязными космами.

Морозко почему-то сидел на земле, широко расставив ноги и свесив голову. Он совершенно не реагировал на вопросы, разговоры, толчки… Пока на это как-то не обращали внимания, настроение у всех оказалось приподнятое, и разошедшийся дождь не очень мешал, не казался противным и нудным.

Гоймир с остальными, пока Йерикка и Олег ходили по лагерю, заминировал штаб и вышки. Так сказать, подарок намечающимся гостям. Как говорил Олег, в таких случаях чувствуешь себя Санта-Клаусом…

— Лады, прыгаем отсюда! — Гоймир тоже смеялся. Он толкнул в плечо сидевшего на земле Морозко. — Да вставай же! Все, уходим! — он повернулся к остальным. — Одрин, где лесовики!

— Уходят, оружие разобрали со склада, — ответил художник.

— Добро… "Пленных", — он усмехнулся, — под стражей ведем. Хорош веселья, уходим отсюда!

— Морозко, вставай ты, — Резан тронул сидящего мальчишку за плечо, — будет тебе, вольно дырку просиживать!

Тот даже не пошевелился. Почти все уже пошли к дороге, но Терн, Гостислав, Олег, Гоймир и Йерикка все еще стояли возле Морозко.

— Верно, что отбили, — озабоченно определил Гоймир. — Терн, помоги ему.

Ни Терн, ни Гостислав даже не пошевелились…

— Терн! Гостислав! — рявкнул Гоймир, видя, что Морозко, как и прежде сидит на земле, совершенно безучастно глядя перед собой, а ребята не спешат ему помочь. — Вы иль вовсе сдурели в плену-то?! Помогите ему, уходим!

Красивое лицо Терна перекосилось, он сплюнул и пробормотал:

— Я к тему говну и за все богатства Оземовы не коснусь…

— Что-о-о?! — взревел Гоймир. — Да ты не ополоумел ли, Орел?!. - но Гостислав тихо сказал:

— А не кричи, князь-воевода. Веры можешь не давать, да только правда Тернова. Так сталось, что Морозко-то — перемет, перескок. Вот оно то.

* * *

На пляже перед озером остались только освобожденные пленные, Гоймир, Йерикка и Олег. Послушать, конечно, хотелось всем, но Гостислав, которому Терн предложил рассказывать, замялся и, умоляюще глядя на Гоймира, попросил:

— Ты скажи им, князь-воевода, уйдут пусть. И обиды не держат. Нет мочи… нет мочи при всех-то говорить про то.

Его голос звучал так, что все, не дожидаясь слов Гоймира, один за другим потянулись куда-то в стороны — молча и почему-то не глядя друг на друга. Йерикка не двинулся с места — посвистывая, он шлифовал затвор своего «дегтяря» промасленной тряпочкой — и никто ему ничего не сказал. Олег наоборот — было пошел, но тут вдруг подал голос Морозко, сидевший на плоском камне с подтянутыми к подбородку коленями. Он был без плата, но не жаловался ни не холод, ни на сильный ветер с озера, словно ему уже было все равно:

— Пусть землянин останется, — очень тихо попросил он, глядя на свои ноги.

Олег остановился — удивился и даже испугался. Глядел во все глаза на Морозко, а тот, поднял голову, взглянул в ответ, и в его глазах увидел Олег такое, что сел обратно.