Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По домам расходиться не стали. Вернее, я заскочил к себе за ноутом и учебниками, а потом уже поднялся к ней. Мы сидели на кровати в разных углах, пытались заниматься делами, но слишком часто поглядывали друг на друга. Логичное дело, Маша интересней кодов и заумных предложений. На нее смотри не насмотрись. Она еще надела длинную широкую худи, чуть ли не до колен, а худенькие ноги обтягивали домашние черные лосины. Волосы подвязала, вставила туда карандаш. Очень забавная короче.
- Тим, а ты в математике как? – Уварова подняла голову, переводя взгляд с тетрадки на меня. Я сидел в позе по-турецки, она тоже. Но ради такого дела, подлез поближе.
- Не понимаешь что-то?
- Вот тут, никак не могу понять, как правильно посчитать, - взял тетрадь, всматриваясь в цифры. Уселся рядом, касаясь своими коленками Машиных коленей. Она смотрела на меня, хлопая пушистыми изогнутыми ресницами.
- Тут надо, - я осекся почему-то. В венах медленно начал разливаться огонь, и желание послать к черту эту математику.
- Тимур, - прошептала Уварова, не сводя с меня притягательных глаз. Я отложил тетрадь, мысленно досчитал до трех, а потом потянул ладони к ее лицу, и сам наклонился следом. Думал, Маша оттолкнет, отвернется или заговорит, однако она молчала. Тот самый спусковой крючок щелкнул где-то, и я коснулся Машиных губ. Это был почти невесомый поцелуй, легкий, но такой возбуждающий. Я будто пробовал губы, любимой на вкус, ощущал их трепет и сладость. Но терпение было не долгим: невозможно устоять перед той, от кого в груди искрит.
Наш поцелуй в долю секунды перерос в порыв жадности, словно если оторвемся друг от друга - погибнем, разобьемся о скалы в пучине морских вод. Я целовал ее губы, скулы, скользнул к мочке уха, проводя языком медленно вниз к ключицам. Она водила пальцами по моим плечам, шее, оттягивала волосы. Сердце от бешеного желания сходило с ума, толкаясь о ребра так сильно, будто ему слишком мало место и пора бы вырваться на волю.
Я стянул с Маши худи, а она с меня майку. Мы оба оказались на подушке и вновь прильнули с пылкими поцелуями. Горячая кровь заливала вены, стучала в ушах, висках, внизу живота. Маша целовала так, как никто, наверное: с диким желанием не отпускать. Она словно заявляла – я принадлежу только ей, словно повесила замок на мое ледяное сердце. В какой-то момент ощутил во рту легкий соленый привкус, но мозг парил высоко над землей, где-то в пучинах вечных звезд и необъятной Вселенной.
В паху болезненно пульсировало, я едва сдерживался, чтобы не сорвать к чертям остатки одежды со своей ненормальной. Но почему-то продолжал терпеть, кайфуя от каждого поцелуя, от запаха Маши, от мягкости ее волос, от упругой груди.
- Тим, - вдруг прошептала она мне в губы. А потом ее тонкие худенькие пальчики скользнули ниже к моим джинсам, отстегнули пуговицу, спустили бегунок вниз. У меня едва кровь фонтаном не пошла, когда она коснулась моего младшего брата, когда медленно провела снизу вверх.
- Погоди, детка, - слез с нее, не сдерживая улыбки. Шальная голова немного кружилась, но я нащупал в рюкзаке важную вещицу. Скинул с себя штаны с боксерами, уже хотел натянуть резинку, как Уварова добила окончательно.
- А можно я? – почти шепотом произнесла она. Я оглянулся и замер: Маша сидела в одних трусиках, прикрывая плечи и обнаженную грудь накидкой.
- Хочешь, чтобы я сразу кончил? – усмехнулся, хотя это была чистая правда. Дожидаться ответа не стал, просто вернулся к своей бойкой девочке, повалил ее на кровать. Она выгнулась навстречу, и мы утонули в нашей яркой больной любви, ощущая такой же яркий, оглушительный оргазм.
* * *
К математике этим вечером возвращаться не стали. Да какая к черту математика? Мы только и успевали натянуть белье, как обратно раздевались. Перерывы тоже были, не большие правда. Один раз мы сходили на кухню, голодные и раскрасневшиеся. Умяли бутерброды с горячим чаем, вернулись в комнату, думали фильм посмотрим, в итоге через час потянулись к друг другу.
Второй перерыв случился, когда мне звонил отец. Его прям распирало, раза три набрал. Пришлось взять трубку. Главное, ничего важного, банальное как дела, куда пропал. Хотел ему сказать, сексом занят с любимой, но сдержался. Все-таки Маша здесь, обидится.
Ну а к полуночи мы оба тупо устали. Накрылись одним одеялом, Уварова отвернулась к стенке, я же пристроился сзади: обнял ее, уткнулся носом в пушистые мягкие волосы. Наверное, это был идеальный момент сказать о том, как сильно скучал по ней, как страстно желал ночами и фантазировал. Но пока собирался с мыслями, Маша уснула. Ладно, последний день живем что ли.
В субботу утром я благополучно проспал. Завтрак не удался. Проснулся уже на запах еды, сбегал в душ и примчал на кухню. На столе лежали сырники с малиновым вареньем и овсяная каша.
- Ты же сам сказал, - улыбнулась загадочно Маша. Она была в обегающем шерстяном леопардовом платье и черных колготках. Даже успела примарафетится, шустрая.
- Ну, я и не отказываюсь. А ты куда собралась? – придвинул ближе тарелку с кашей, попробовал, вполне сносно. Главное полезно. В целом я ничего против каш не имею. Хотя лучше бы Уварова осталась со мной в кроватке. Голод – фигня.
- Папа утром позвонил, попросил помочь избавиться от вещей Аллы, - Маша поставила на стол кружки с чаем. Большие и разноцветные.
- От Аллы?
- Ну, помнишь, да дама, которая жила с нами.
- А, - кивнул, почесав затылок. Точно. Стервозная женушка. Как дирек вообще на ней женился, даже формы от такого ужасного характера не спасут. – А что они того?
- Ага.
- Сочувствую, - ответил не особо искренне. Наверное, тут поздравить надо, а не грустить. Хотя кто знает, вдруг там была любовь до гроба и почек.
- Да нет, - отмахнулась Маша. – Наоборот. Я рада, что они… в общем, давно пора.
- Какая ты добрая, - усмехнулся. Взял сырник, обмакнул в малиновое варенье и откусил кусочек. Творог таял во рту.
- Она ужасная, - закатила глаза Уварова, делая
