Несомненно, тарланину по собственному опыту известно, что подобный, хотя и более приятный взрыв эмоций происходит у партнеров во время спаривания. Однако в этом случае гоглесканская телепатическая связь обеспечивает объединение эмоций партнеров и их усиление. Если при этом и имеют место какие-либо незначительные колебания ощущений, их трудно выявить в процессе соития и впоследствии вспомнить.

– Никакого опыта у тарланина в этой области нет, – признался Лиорен. – Целителям на Тарле, если, конечно, они подумывают о продвижении по службе, приходится отказываться от подобных вещей, так как они очень отвлекают от работы.

– Выражается соболезнование, – откликнулась Коун и после небольшой паузы продолжила:

– Однако будет предпринята попытка подробно описать физическую прелюдию и телепатически усиленные эмоциональные реакции, сопутствующие гоглесканскому акту совокупления...

Но тут Коун умолкла: в палату вошло новое существо – землянка-ДБДГ с нашивкой Старшей сестры. Она толкала перед собой тележку с едой.

– Высказывается извинение за то, что происходит вторжение в беседу, – проворчала землянка. – Однако это вторжение уже давно откладывалось в ожидании того, что беседа закончится. Но время главной трапезы пациентки миновало, и сестру будут очень ругать, если вверенная ей пациентка умрет от голода. Если посетитель также голоден и хочет задержаться у пациентки, можно снабдить его метаболически удовлетворительным питанием, хотя еда может и показаться тарланину не слишком приятной на вкус.

– Высказывается признательность, – ответил Лиорен, впервые сообразив, как долго они разговаривают с Коун и как он действительно проголодался. – И благодарность, – добавил он.

– В таком случае, пожалуйста, прервите беседу до тех пор, пока не будет подана еда, – попросила Старшая сестра и издала отрывистые, лающие звуки, называемые землянами смехом. – И не заставляйте землянку краснеть – она девственница.

Как только медсестра ушла, Коун напомнила Лиорену, что у нее не одно ротовое отверстие и что она может разговаривать и поглощать пищу одновременно. Но Лиорен уже понял, что хотя сами по себе сведения, которые ему готова была сообщить гоглесканка, видимо, крайне интересны, они не расширят рамок его познаний в области дисфункции механизма гоглесканской телепатии. Принеся уйму безличных извинений, он объяснил собеседнице, что больше ни в какой информации не нуждается.

– Высказывается огромное облегчение, – откликнулась Коун, – гоглесканка не обижена. Однако она все равно в долгу. Есть ли у тарланина другие вопросы, ответы на которые могли бы ему чем-то помочь?

Довольно долго Лиорен смотрел на крошечное, вытянутое тельце гоглесканки и мысленно сравнивал его с фигурой Малыша Геллишомара-Резчика, занимавшего палату размером с корабль-неотложку, и пытался сочинить новый вежливый отказ, но вдруг почувствовал, что у него темнеет в глазах от злобы, разочарования и беспомощности.

– Вопросов больше нет, – с трудом выдавил тарланин.

– Вопросы должны быть всегда, – возразила Коун. Шерсть ее улеглась, тельце устало опустилось на мышечный фартук – вид у нее стал такой удрученный, что Лиорен почти физически ощутил ее разочарование. – Неужели у невежественной гоглесканки не хватает ума, чтобы отвечать тарланину, и теперь он хочет уйти, не тратить время попусту?

– Нет, – решительно проговорил Лиорен. – Не путайте ум с образованностью. Тарланину нужна информация, которой его может обеспечить только специалист, а гоглесканка не имела возможности обзавестись таковой информацией. Значит, речь идет не о недостатке ума, а скорее наоборот. Есть ли у целительницы еще вопросы?

– Нет, – поспешно ответила Коун. – У целительницы есть соображения, однако она боится обидеть тарланина, высказав их.

– Тарланин не обидится, – пообещал Лиорен.

Коун снова встала во весь свой крошечный рост.

– Тарланин показал – как и многие существа до него, – что страдания разделенные есть страдания уменьшенные. Однако появилось ощущение, что в данном случае страдания не были разделены полностью. Тарланин подробно рассказал гоглесканке о катастрофе на Кромзаге, по сравнению с которой Темный Демон Гоглеска становится ничтожным. Он рассказал о событиях, но не о тех чувствах, которые они породили у него. Многое было сказано о веровании, о едином Боге, о других богах, но ничего – о собственном Боге. Вероятно, Бог на Тарле какой-то особенный, другой, возможно, он не наделен пониманием, чувством справедливости и состраданием к своим созданиям. Может быть, этот Бог ожидает, что его создания вообще не должны оступаться, даже случайно? Молчание тарланина понятно – он объясняет его тем, что не хочет повлиять на убеждения собеседницы. Однако объяснение неудовлетворительно. Даже невежественной гоглесканке ведомо, что вера, пусть даже ослабевшая из-за сомнений, не подвержена переменам вследствие приведения логических доводов. Между тем тарланин свободно рассказывает о чужих верованиях, но не упоминает о собственных.

Можно предположить, – продолжала Коун, не дав Лиорену вставить ни слова, – что тарланин очень страдает от чувства вины за смерть кромзагарцев. Это чувство вины возрастает из-за того, что ему кажется, будто бы его несправедливо лишили наказания, положенного за такое ужасное преступление. Вероятно, тарланин жаждет и наказания, и прощения, вероятно, тарланин полагает, что лишен и того, и другого.

Лиорен понимал: Коун пытается помочь ему, но пока все ее излияния не обижали его и не помогали ему по одной простой причине – помочь ему было нельзя.

– Если Создатель, – между тем продолжала Коун, – не способен прощать или если тарланин не верит в существование Создателя, то о прощении не может быть и речи. И если эта маленькая частичка Бога – или если тарланин неверующий и предпочитает обойтись нерелигиозным термином, – если Добро, ведущее постоянную борьбу со Злом во всех разумных существах, отступило, то тарланин никогда не сумеет простить себя. Нельзя насовсем забыть о катастрофе на Кромзаге. Раны, нанесенные этой катастрофой, наверное, никогда не заживут целиком, но если тарланин хочет облегчить свои страдания, его нужно простить.

Гоглесканка настоятельно советует тарланину, – заключила Коун, – чтобы он искал прощения у других.

Соображения, высказанные Коун, оказались не только долгими и необидными, но и совершенно напрасными. С трудом скрывая нетерпение, Лиорен спросил:

– Искать прощения у других? У других, не таких требовательных богов? У кого же конкретно?

– Разве непонятно? – еще более нетерпеливо буркнула Коун. – У тех самых существ, в отношении которых был совершен ужасный проступок, – у оставшихся в живых кромзагарцев.

На секунду Лиорен потерял дар речи – настолько он был потрясен и оскорблен. Ему пришлось напомнить себе: в данном случае оскорбление было нанесено исключительно из-за невежества.

– Это невозможно, – процедил он. – Тарлане ни у кого никогда не просят прощения. Это совершенно бессмысленно. Это все равно как если бы ребенок пытался избежать назначенного родителем наказания. Мелкие проступки детей еще можно простить, но тарлане – взрослые тарлане – полностью несут ответственность за свои ошибки и не спорят с заслуженным наказанием. Они никогда не посрамят себя самих и того, перед кем провинились, вымаливанием прощения. Кроме того, кромзагарские пациенты уже излечены и в настоящее время находятся под наблюдением. Скорее всего, увидев меня, они обезумеют от ненависти и разорвут меня на куски.