За яблоками он тоже лазил.

И под стеной рыл проход, пытаясь понять, и вправду ли уходит эта стена так глубоко, как говорят. А может, удалось бы и спрятанный клад отыскать. Ведь отыскал же он наконечник древней стрелы, еще каменной… и наставник потом долго рассказывал о том, как жили люди на заре времен.

Янгару понравилось.

Он почти решился уйти из дома и основать собственное племя.

— Там располагались конюшни…

…не осталось даже камней. Возможно, под сугробами и заносами и обнаружатся остатки фундамента и гнилые ошметки упряжи, но сейчас Янгар видел конюшни иными. Длинные выбеленные строения с острыми крышами. Внутри пахло сеном, свежим хлебом и зимой — дымом.

Янгар знал лошадей по именам.

И даже к соловому отцовскому жеребцу, отличавшемуся препаскудным нравом, подходил без опаски. А еще ныл, выпрашивая собственную лошадь. И матушка вновь волновалась, что слишком уж рано ему в седло. Отец же только посмеивался над ее страхами.

— Мужчина растет, — приговаривал он и, подхватив Янгара на руки, подбрасывал высоко-высоко… или же садил на спину соловому. И тот, в присутствии хозяина смирный, лишь гривой потряхивал да фырчал возмущенно. Не привык он детей катать.

Солового похоронили с отцом.

И дядя сам перерезал жеребцу глотку, а тот стоял, смотрел в глаза, видимо, догадываясь, что ждет его, но не испытывая страха.

— Дальше были амбары… и еще кузница, но она уже у самой речушки. Отец приказал вынести, чтобы пожара не случилось. Пивоварня имелась. И красильня… и многое другое.

Развалины главного дома прикрыло снегом, будто саваном.

Мертвый.

И не получится вдохнуть жизнь.

Потом, позже, Янгар вернется и расчистит снег. Он уберет камни и обгоревшие, сгнившие бревна. Прикажет просеять песок, выискивая вещи из собственного прошлого, чтобы похоронить их с честью. А затем построит новый дом. Такой, где хозяйкой станет маленькая медведица.

— Он казался мне огромным, как замок, — признался Янгар. И рука жены легла на его плечо, успокаивая. Холод, исходивший от ее ладони, проник сквозь одежду.

— Нижний этаж отец приказал камнем обложить. А верхний из дуба построен был…

…и долго не загорался.

Дом осыпали стрелами, но пламя скатывалось с бурых стен. Не желало змеиное гнездо умирать. И кто-то крикнул:

— Черного масла плесните.

Громко лопались кувшины, разбиваясь о стены. Запахло землей и орехом. А затем яростно дико взвыло пламя. Оно взобралось по стенам, заглянуло в окна, и отозвалось на крик россыпью искр. Янгар попытался вырваться, но его держали крепко.

— Смотри, змееныш, — велели ему и жесткая рука легла на голову, повернув в сторону дома. — Вот, что бывает с теми, кто не послушен воле кёнига.

Память, ударив, отползла.

И Янгар провел языком по сухим губам. Вновь плескалась, готовая раскрыться чернотой, бездна. И лишь ледяная ладонь, лежащая на плече, удерживала от безумия.

Тонкая ниточка.

И оборвать ее легко.

— Мой род был богат… в зале пол устилала не солома, и не циновки из камыша, а настоящие ковры. А на стенах висели гобелены. Я помню некоторые…

…и бронзовое великолепие светильников. Удивительной красоты каминные решетки — во всем доме не найдется двух одинаковых. Массивные сундуки, что выстроились вдоль стен, сохраняя хозяйский скарб.

Были в них и ткани, из которых матушка шила наряды себе, отцу и Янгару.

Меха…

…кружево тончайшей работы, легкое, словно иней.

…ленты и пуговицы, что из стекла, что из камня.

Была в сундуках серебряная утварь, клейменная знаком дома, и редкой красоты чеканные блюда, которых на всем Севере лишь три…

…и все три отныне у Вилхо.

Янгхаар сам видел, как подают на них кёнигу севрюгу.

— Тебе не надоело? — он все же коснулся медвежьей шкуры, и жена отпрянула. — Не бойся, я помню свое слово. У моей матушки имелось пять бронзовых зеркал, три серебряных и одно — стеклянное, которое она любила больше других. Я помню, как она сидела, любуясь собой… или наоборот, выискивая на лице морщины. Отец уверял, что будет любить ее всякой, но она не верила. И однажды проплакала целый час… седой волос нашла. Я утешал. Говорил, что она навсегда молодой останется.

Так и вышло.

— Отец тогда подарил ей ожерелье из топазов…

…матушка спрятала его в особой тайной комнате, дверь которой запиралась на огромный ключ. Его матушка носила на поясе и ключнице, женщине старой, сгорбленной, помнящей отца еще ребенком, не доверяла.

В комнате на полках стояли шкатулки — деревянные и каменные, наполненные доверху что золотым песком, монетами, которые Янгар любил перебирать — их было множество всяких, в том числе и шестиугольные дирхемы, показавшиеся ему смешными. Матушка же, открыв очередную шкатулку, приговаривала:

— Все это будет твоим, Янгири… посмотри, мне идет?

Она надевала или венец, украшенный солнечным камнем особого темного оттенка, который бывает у гречишного меда. И в прикосновении ее рук камень наполнялся светом.

Матушка доставала серьги, тяжелые, длинные, касающиеся расшитого жемчугом воротника.

Она всегда одевалась так, будто бы гостей встречала.

— Мужчина должен быть сильным, — приговаривала матушка, усаживаясь перед зеркалом, — а женщина — красивой.

На пальцах ее хватало места многим перстням, а запястья скрывались под кольцами браслетов. Обвивали шею змеи ожерелий, одно другого роскошней.

— Твой отец к ней слишком добр, — ворчала ключница, сплевывая желтую от табака слюну. Она курила трубку, пусть бы матушка и пеняла ее, что, дескать, от трубки ее дымно и воняет. — Балует, балует… все-то дозволяет.

Ключница развязывала кисет, подцепляла кривыми желтоватыми ногтями табак и набивала им трубку, притаптывая мизинцем. Лишенный верхней фаланги, он был уродлив, но по словам ключницы, удобен. И вздыхая, она добавляла:

— Кровь полоза, мальчик мой… что уж тут…

…не осталось крови.

И камня.

И кто надел матушкины украшения? Ведь забрали же… их и золото, и сундуки выволокли, заполнив подводы доверху. Не побрезговали бочонками с солью, которыми полны были амбары… все вычистили.

— Ты знаешь, кем я был, — Янгхаар прижался к узкой ладони губами. — И видишь, чего меня лишили. Теперь ты понимаешь, маленькая медведица, почему я должен вернуться?

Она кивнула и, повернувшись к Янгару, сама потянулась за поцелуем. Ее губы были холодны, но этот холод отступил. И сердце забилось быстрее.

Под медвежьей шкурой хватило места для двоих.