Значит, была права — дело в Громове и нашем браке.

Вступать в дискуссию на эту тему по телефону не хотелось — чего не хватило такой долгожданный звонок, потрясающую новость и разговор завершить на грустной ноте, но уточнить было необходимо:

— Жень, я очень хочу тебя увидеть. И Маришку, но в дом Руслана… — сделала многозначительную паузу, потому что о конфликт Громова и Ахметдинова никогда с сыном не обсуждала.

— Я всё знаю, мам, — огорошил Женя. И я застыла перед экраном, боясь вздохнуть. — И под и «всё» подразумеваю — ВСЁ, — значимо разжевал сын. Смотрел в упор, но с затаённой нежностью и пониманием.

Я шумно выпустила воздух, в глазах защипало, а я дико не желала плакать. Тем более при сыне! Он никогда не видел моих слёз, потому что я никогда себе не позволяла такой слабости.

— Прости, я… Так, — выдавила улыбку, от которой скулы заболели, но я решила уйти от щекотливой темы, — перезвоню потом, когда очухаюсь.

— Мам, — требовательно бросил сын, прежде чем я успела сбросить вызов. — Прекрати! И не смей сбрасывать звонок. Я понимаю, что не телефонный разговор, на раз так вышло. Я, блин, — он тоже волновался, губу жевал, глазами мимо экрана водил, подыскивая слова, — я так давно ждал, что ты мне расскажешь…

— О чём? — опешила заявлению, не находя себе места. — И как давно? — выхватила нюанс.

— Накануне вашей свадьбы Руслан мне всё рассказал.

— Чёрт! — ладонями лицо закрыла. — Он не смел…

— Мам, я тебя люблю. И благодарен за то, что ты… но не стоило… Я бы выкрутился. Я бы… Бл*, — сын тоже плутал в мыслях. И явно не готовился к подобному разговору, но раз нагрянуло — вот и бормотали невнятно каждый своё. — В общем, мне, конечно, время потребовалось, чтобы это всё принять, но теперь, мам, я не могу смотреть как ты медленно умираешь этим гондоном! Ты счастья достойна, а не этого ублюдка…

— Жень, — мой голос упал до шепота. Я нашла силы опять посмотреть на сына: — Прошу, давай о хорошем.

— О хорошем уже, — отрезал Женя. — В общем, Руслан понимает, что вы вместе будете, если Громов вообще полетит. Но думаю, полетит… Их конфликт на люди не выливался, а родители Марины начнут задавать вопросы. Он этого постарается избежать… Поэтому Руся мне пообещал, что с его стороны проблем не будет. И места для размещения всех гостей распланированы так, что если не захотите, вы не пересечетесь…

— Ого, — грустно усмехнулась я. — Как вы уже всё просчитали.

— Мы говорили и обсуждали, мамуль. Жаль ты к этому не привыкла, а ведь могло всё по-другому закончиться.

— Не упрекай меня! И без того… — выдохнула убито.

— Я не упрекаю, — чуть качнул головой Жека. — Слишком обязан тебе, мам. И люблю тебя дико. Но от мысли, что за твою любовь, я плачу черной неблагодарностью и тут живу припеваючи — тошно.

— Ты о чём, сын??? — праведно возмутилась. — Ты живёшь! Нет большей радости! Да и глупый ты ещё, вот появится свой ребёнок, и меня поймёшь! Ты моё счастье. О таком сыне каждая мать мечтает. И не смей себя винить, ты тут не причём… много всего навалилось, и решила, как решила! Мне и расхлёбывать.

— Да конечно, — фыркнул мрачно Жека. — Я здесь… на солнышке занимаюсь любимым делом, живу с любимой девушкой. А ты с этим… — благоразумно умолк.

— Жень, это был мой выбор! Всё, — отрезала решительно, смахнув с щёк слезинки, — раз ты меня не возненавидел, не разочаровался и не презираешь, — нарочито жевала слова, собираясь с мыслями, — говори, когда я должна прилететь!

— Нет! — первое, что бросил Герман, услышав о новости.

— Это мой сын! И это не обсуждается! — была воинственно настроена я. — Ты можешь не лететь, но сам понимаешь, вопросы польются, — и бессовестно разложила по полочкам доводы сына о родителях Марины. Герман аж побагровел от злости.

— И мы не к Руслану едем, а на свадьбу МОЕГО сына, твоего ПАСЫНКА! — добавила уже спокойней, видя, как в Громове сражались здравомыслие и упрямость.

— Всего несколько дней. Это не катастрофически, — продолжали за поздним ужином. — Женя сказал, что о размещении можно не волноваться.

— Мотель! — отрезал Герман.

— Я даже так согласна, но прошу, хватит уже… это глупо. Мы одна семья. И Руслана хватит отвергать! Ты себя наказываешь больше. Он же твой сын, Герман! Прошло два года. Не пора ли забыть обиды?

— Для него это не срок!

— А для тебя? — едко бросила упрёком в ответ. — Мне кажется, парень за это время доказал, что умеет быть благоразумным. Было условие — он держался от нас… — тихо добавила. — Пусть между вами нет любви, но хотя бы не сторонитесь друг друга! Это будет уже большой шаг к примирению и…

— Когда? — резко уточнил Герман.

— На следующей неделе, — с готовностью отозвалась я.

— Почему такая спешка? — вскинул брови Громов.

— Марина беременна, а по словам Жени, она впадает в депрессию от мысли, что станет толстой и некрасивой. Вот они и подсуетились, пока маленький срок…



РУСЛАН

Никогда и ничего не ждал с такой жаждой. Дни и часы считал до прилёта Лизы. Слеп и глух, зависая в мыслях, да так, что окружающим приходилось до меня докрикиваться, порой достукиваться, когда особенно в себя уходил. Смотрел на мир, а видел только Лизу — такой, какой запомнил и образ которой хранил всё это время.

Сердце неистово грохотало. Дыхание то учащалось, то замедлилось настолько, что в груди разрасталась боль. Кажется, я скорее обострившимся чутьём ощутил, что она прилетела, чем услышал шум на улице, на подъездной дороге к дому.

— Руслан, — Тамила, моя последняя любовница, шикарная итальянка, меня обняла со спины и приластилась кошкой.

— Ты какой-то совсем не в себе, — промурчала на ломанном английском. Она не особо умная девушка, но я с ней не ради общения и отдыха души — Тамила прекрасно знает толк в сексе. Любила, уважала, и меня это устраивало.

— Нормально всё, — неспешно потягивая виски, — сегодня оно меня спасало от ненужных рычаний и нервных жесты в сторону невинных, — выбрался из её липкого плена и, повинуясь чутью, ступил к обзорному окну своей комнаты второго этажа. Она у меня панорамная — с многосторонним видом как на море, так и на город, а с этой стороны как раз — парковка и пятачок с дорожкой к входу в дом.

Так и залип, пожирая взглядом Лизу, счастливо улыбающуюся своим детям. Жека уже лошадкой работал для мелкого брата, и мулом для матери и Германа — обвешанный сумками, удерживая малого брата на шее, шёл к дому.

У меня руки чесались помочь, я и встретить был бы рад, но разрешения приближаться так и не получил. Стало быть — держался на расстоянии. А следить с расстояния — никто запретить не мог!