– У них совещание, – сообщил экран. Лицо все еще оставалось ненатурально большим, так что маленькая муха, опустившаяся на чело его, выглядела виноградиной.

– Вы знаете, кто я? – отсутствующе поинтересовалась Гепара.

– Ну, еще бы… вы…

– Тогда пошевеливайтесь.

Лицо исчезло, Гепара осталась одна.

Помедлив немного, она отошла к противоположной тресковому глазу стене и от нечего делать пробежалась пальцами по выстроившимся в длинный ряд, хорошеньким, точно игрушки, рычажкам. Выглядели они до того невинно, что Гепара, не подумав, двинула один вперед и тут же услышала вопль.

– Нет, нет, нет! – кричал голос. – Я хочу жить.

– Но ты же очень беден и очень болен, – ответил другой голос, вязкий, как овсяная каша. – Ты несчастен. Сам так говорил.

– Нет, нет, нет! Я хочу жить. Я хочу жить. Дозволь мне, еще немного.

Гепара вернула рычажок на прежнее место и присела за черный стол.

Она сидела, выпрямившись, смежив веки, и не сознавала, что за ней наблюдают. Открыв, наконец, глаза, она не без раздражения обнаружила перед собой мать.

– Ты! – сказала Гепара. – Что ты здесь делаешь?

– Знаешь, это так увлекательно, – ответила мать. – Папа разрешает мне посмотреть.

– А я-то гадала, куда ты каждый день пропадаешь, – пробормотала дочь. – Но какое тебе до всего этого дело?

– Очаровательно, – произнесла супруга ученого, не способная, по-видимому, ответить прямо ни на какой вопрос.

Большая рука, протянувшись через экран, отпихнула ее в сторону. За рукой последовали плечо и голова. Лицо отца поплыло на Гепару. Глаза его метались по приемной в попытках понять, все ли в ней осталось без изменений. Затем остановились на дочери.

– Что тебе нужно, дорогая моя?

– Первым делом, скажи, где ты, – ответила Гепара. – Близко отсюда?

– О боже, нет! – воскликнул ученый. – Между нами огромное расстояние.

– Сколько времени понадобится мне, чтобы…

– Тебе сюда нельзя, – сказал ученый, едва ли не с ноткой тревоги в голосе. – Сюда никому нельзя.

– Но мне необходимо поговорить с тобой. Срочно.

– К обеду я буду дома. Ты можешь подождать до тех пор?

– Нет, – сказала Гепара. – Не могу. Ладно, послушай. Ты слушаешь?

– Да.

– Двадцать лет назад, когда мне было шесть лет, вы устроили экспедицию для съемок юго-западной территории. Мы тогда увязли в болотах и вернулись назад. А на обратном пути наткнулись на развалины. Помнишь?

– Да, помню.

– Я расспрашиваю тебя по секрету от всех, отец.

– Да.

– Мне необходимо сегодня попасть туда.

– Нет!

– Да. Кто может показать мне дорогу?

Последовало долгое молчание.

– Так ты собираешься устроить праздник там?

– Совершенно верно.

– О нет… нет…

– О да. Но мне необходим проводник. Кто он? Человек, возглавлявший экспедицию. Он еще жив?

– Он теперь глубокий старик.

– Где он живет? У меня мало времени. Празднество близится. Да поскорее же, отец! Поскорее!

– Он живет, – ответил ученый, – при слиянии Двух Рек.

Гепара тут же оставила отца, чему он только обрадовался, поскольку дочь была единственным существом, которого ученый побаивался.

Он и не подозревал, что некто, кого ему следует бояться куда как сильнее, приближается, сам того не ведая, к фабрике. Человек с безумным светом в глазах, с пятидневной щетиной на лице и с носом, замечательно похожим на румпель.

Гепара довольно быстро отыскала логово старика и, надо сказать, он оказался тем еще стреляным воробьем. Девушка сразу спросила, помнит ли он экспедицию и в особенности ту опасную ночь, которую все они провели в Черном Доме.

– Да-да. Разумеется, помню. А что такое?

– Ты должен доставить меня туда. Сейчас, – сказала Гепара, внутренне дрогнув, уж больно дряхл был ее собеседник.

– Чего это ради? – спросил он.

– Я заплачу тебе… и хорошо заплачу. Мы возьмем геликоптер.

– Что возьмем? – переспросил семидесятилетний старик.

– Мы полетим, – сказала Гепара, – и найдем это место с воздуха.

– А, – произнес старик.

– Черный Дом… понимаешь? – спросила Гепара.

– Да. Я слышу. Черный Дом. Юго-юго-восток. Вдоль мелкой реки. Ага! Потом на запад, в землю диких псов. Сколько? – спросил он, встряхивая грязной седой шевелюрой.

– Пошли, – сказала Гепара. – Об этом поговорим потом.

Однако грязного старика, бывшего землепроходца, такой оборот не устраивал. Он задал сотни вопросов – о полете, о машине, но по большей части о финансовой стороне предприятия, составлявшей, похоже, главный его интерес.

В конце концов, они обо всем условились и через два часа были уже в пути, скользя над деревьями.

Внизу смотреть было не на что – кроме огромного моря листвы.

Титус, дремавший в объятиях юной селянки, розовой, золотистой, на берегу говорливой реки, приоткрыл один глаз, ибо сквозь журчание пробился еще какой-то шумок. Поначалу юноша ничего не увидел, но, приподняв голову, с удивлением обнаружил за нависшей над водою листвой желтый летательный аппарат. Как ни близко прошел он, Титус все же не сумел разглядеть, кто им управляет, девушке же и вовсе было не до вертолетов.

Погода была прекрасная, вертолет плыл над деревьями без всяких помех. Долгое время в кабине стояло молчание, но в конце концов правившая машиной Гепара обернулась, чтобы взглянуть на своего спутника. Было что-то отвратительное в полете столь грязного существа по чистому воздуху. И ощущение это усугублялось тем, как старик пялился на Гепару.

– Будешь глазеть на меня, – сказала она, – прозеваешь ориентиры. Что нам сейчас нужно высматривать?

– Твои ноги, – ответил старик. – Вот уж, верно, хороши, под луковым соусом. – Он плотоядно ощерился и вдруг хрипло воскликнул: – Обмелевшая река! Отсюда берем на юг!

Три протяженных, кобальтово-синих горы встали над горизонтом, образовав вместе с солнечным светом, омывавшим листву внизу и танцующим на речной воде, картину, исполненную такого спокойствия, что холодок, которым потянуло, как сквозняком, снизу, показался жутким в его неожиданности. Он словно был нацелен на них, и в тот же миг Гепара, глянувшая вниз, чтобы найти его источник, невольно вскрикнула…