Дилижансы в Порт-Блессед уходили каждый час, но свободные места были только в семичасовом.

Шульманы сидели в станционном ресторанчике и убивали время, поедая невкусный обед. Надо кушать, дочка, журчал непрерывно Сол, ты молодая, ты еще не знаешь, что главное – это правильно питаться… Светлана старалась не слышать. Когда они готовились, Сол вот так же вбивал в ее тупую голову, что главное – это никогда и ни при каких обстоятельствах не выходить из роли, пусть камни падают с неба… Она и не выходила. Просто считала дни, сколько еще осталось: семь… пять… теперь вот – три, да-же меньше. Двое суток в дилижансе, потом поездом – ночь и утро. Да, папочка, шептала она. Тошнота не то чтобы прошла – но теперь ее можно было подавлять просто усилием воли. Впрочем, и пилюли, и настойку она пила аккуратно.

Мучили запахи. Казалось, ко всему на свете добавили по капле чаячьего жира.

– Я больше не могу тут сидеть, – сказала Светлана и улыбнулась. – Я сейчас сойду с ума…

Сол тут же с готовностью встал, выставил крендельком ручку. С потертой сумкой через плечо он не расставался никогда. Они вышли под дождь и раскрыли один большой черный зонт на двоих.

Надо было как-то прожить три часа.

– В дилижансе будет труднее, – сказал Сол тихо. – Выдержите, миледи?

– Выдержу, – сказала Светлана. Она знала, что выдержит.

«Книжная лавка» – было написано на угловом, наискосок через площадь, двухэтажном доме. Когда они подошли поближе, увидели и название: «Афина». Изображена была сова.

Три комнаты анфиладой, запахи воска, корешков, книжной пыли. Полки от пола до потолка, застекленные и открытые. Месяца не хватит, чтобы просмотреть все. И продавец – похож на пирата: пегие волосы и лысинка на темени, но – косица до лопаток. Кожаный широкий пояс вместо жилета и короткие морские сапоги усиливают впечатление. И поэтому, наверное, Светлана, понизив голос, задает вопрос:

– И что, у вас таки нет книжек из Старого мира?

Глаза пирата вспыхивают темным огнем.

– Есть, – говорит он негромко. – Но вы знаете их цену?

Им цену, мысленно поправляет его Светлана – и кивает. Ловит тревожный взгляд Сола. Незаметно подмигивает ему.

Книги эти, конечно, не здесь. Надо спуститься на три ступеньки в нишу за прилавком, пройти через низкую дверь – там каморка без окон, горит газ. Стол, стулья, сундуки. Железный шкаф. Да, вот в этом шкафу и хранятся они, пронесенные контрабандой, прошедшие через десятки рук…

Колокольчик наверху.

– Пожалуйста, выбирайте, – ведет рукой хозяин и уходит.

Даже бумага – непохожа… Светлана открывает первую попавшуюся книгу (бумажная глянцевая обложка): «…И восходит солнце» мистера Эрнеста Хемингуэя – и на титульном листе в уголке видит аккуратный черный штемпель: «Библиотека Б.И.Марина, НПб».

И все останавливается вокруг.

– Что? – оборачивается Сол. Светлана не звала его, но он все равно оборачивается. Она молча показывает на штемпель.

Шесть книг из пропавшей библиотеки нашлись среди всех.

За прилавком Сол начал игру.

– О, это же было знаменитое собрание, и все его знали! Когда оно пропало, это же была настоящая паника, вы не слышали? И все сильно обрадовались, когда все нашлось. Но ой как же плохо поступили, что стали такую коллекцию продавать по частям! Это же все равно что взять большой алмаз и распилить его на три дюжины мелких бриллиантиков, я это вам как специалист говорю, и даже не спорьте. Ни о чем не думали те люди, чтоб им так жить, как они поступили! Я уже перекупил больше сотни этих книжек, и вы подумайте, это же смешно: еврей Шульман понимает цену русской культуре и английской культуре, а потомки русских и англичан понимают цену только рыбе, и то не всегда! И вот у вас только полдюжины книжек, нет? А у того, кто их вам поставлял, у него что, их много? Тогда давайте сделаем так: мой помощник, это очень приличный молодой человек, завтра к вам сюда придет и все возьмет и заплатит, и он будет ходить каждый раз, когда вы скажете, а на обратном пути я заеду сам, и мы с вами будем иметь это дело…

В местном отделении внутренней службы имя полковника Вильямса знали очень хорошо. Сола внимательно выслушали, и молодой лейтенант был назначен его «помощником». Выйти на владельца книг было теперь делом недолгого времени. Шифрованная телеграмма Вильямсу была отправлена немедленно…

– Вы говорите: вторжение… – медленно сказал Лев Денисович (пока так: только имя, ни фамилии, ни чина, ни звания, но Байбулатов шепнул Глебу, как бы не замечая его предельной холодности: «Наш самый главный…»). – Итак, они решились… Почему именно сейчас?

– А вы следите за обстановкой в Старом мире? – Алик наклонил голову.

– По мере возможностей, Альберт Юрьевич… – Лев Денисович вынул богатый портсигар, открыл: – Угощайтесь. Да, мы следим и делаем выводы, но ваше мнение для нас исключительно ценно.

– Там дело идет к большой войне. Настолько опустошительной, что встанет вопрос о существовании всего человечества. – Алик взял папиросу и теперь крутил ее в пальцах, будто бы не зная, что с нею делать. – Советское правительство намерено использовать Транквилиум как убежище для себя и определенной части населения. Для избранных… Чтобы пережили войну и потом… впрочем, что будет потом, их не слишком волнует… – он, наконец, нервно закурил. – Извините.

– За что?.. Итак, Альберт Юрьевич, эта часть проблемы понятна. Кстати, об этом же говорят многие иммигранты: называют опасность опустошительной всеобщей войны как главную побудительную причину эмиграции. Скажите, пожалуйста – и не обижайтесь на мой вопрос: вас побудило предать своих соратников – что? Вы хотите сами воспользоваться этим бункером? Избежать гибели в той войне? Или – что?

Глеб еще не видел, чтобы люди бледнели так: белые, как стена, щеки и нос – и багровые пятна на скулах. Алик сидел, все смотрели на него…

– Я отвечу, – сказал, наконец, он. – Я отвечу… Я не убегаю от войны. Но… поймите, сама возможность для одной из сторон избежать ответного удара может подвигнуть ее на то, чтобы войну начать… Я не сомневаюсь: если Андропов получит доступ в Транквилиум, он тут же, не медля…

– Понятно. И вы считаете, что, если не допустить превращения Транквилиума в бомбоубежище, то удастся избежать развязывания войны?

– Да. Существующее равновесие страха нарушено не будет…

– А если вы ошибаетесь и война все равно начнется? Ведь тогда гибель всех тех, кто мог бы выжить, но не выжил – будет на вашей совести…

– Если это так вас заботит, то почему бы вам не объявить прием всех желающих перебраться сюда? И разве вы не понимаете, что само вторжение будет гибельным для Транквилиума? Я имею в виду не только культурный аспект и не только биологический – хотя это все вами недооценивается…

– Вы так считаете?

– Да, я так считаю. Я в этом уверен. Карантинные мероприятия, которые вы проводите – смешны…