В холодной кухне Ричард обливался потом, слыша ужасные крики в соседней комнате. Он затопил печку, поставил на плиту котелок со снегом и принялся искать предлог выйти на улицу. Наконец, решив, что Генри с Элейн понадобится много дров, когда родится малыш, он выскочил наружу и наколол целую поленницу. Но это не помогло. Он все равно слышал, как кричит Элейн. И не столько боль, звучащая в этих криках, не давала ему покоя, сколько нарастающий ужас.

Ричард понимал, что Элейн умирает. Повитуха не прибежала бы за Зеддом без серьезного повода. Ричард никогда не видел покойников. И не хотел, чтобы первой была Элейн. Он вспомнил, как она смеялась, когда учила его танцевать. Он то и дело краснел, как вареная свекла, но она делала вид, что не замечает.

Уже потом, когда Ричард сидел за столом, тупо глядя в пространство и размышляя о том, что мир — поистине ужасное место, раздался вопль, который был еще страшнее, чем предыдущие. Ричард похолодел. Крик оборвался, и наступила тишина. Ричард крепко зажмурился, чтобы из глаз не брызнули слезы.

Копать могилу в промерзшей земле — дело почти безнадежное, но он дал себе клятву сделать это ради Элейн. Он не хотел, чтобы ее тело до весны лежало в холодном подвале. Он сильный.

Он будет копать целый месяц, если потребуется. Ведь она научила его танцевать.

Дверь в комнату распахнулась, и на кухню вошел Зедд, держа что-то в руках.

— Ричард, пойди сюда. — Старик протянул ему сморщенный покрасневший комочек с тоненькими ручками и ножками. — Вымой его — только смотри, аккуратнее.

— Что?! Я не могу... Как же я это сделаю? — воскликнул Ричард.

— В теплой воде! — проревел Зедд. — Дьявольщина, мальчик, ты же нагрел воду? — Ричард указал подбородком на котелок. — Только не в горячей, мой мальчик, вода должна быть чуть теплой. Потом запеленай его и принеси в спальню.

— Но, Зедд... Женщины... Это их дело. О духи, неужели женщины не могут этим заняться?!

Зедд уставился на него, прищурив один глаз.

— Если бы я хотел, чтобы этим занялись женщины, то не стал бы просить тебя, мой мальчик. Не так ли?

Взметнув балахоном пыль, он исчез за дверью. Ричард боялся пошевелиться, держа в руках нежное существо. Ребенок был настолько крошечным, что юноша с трудом верил, что он настоящий. А потом вдруг что-то произошло внутри него — и Ричард расплылся в улыбке. Он держал в руках душу, которая только что явилась в этот мир. Он держал в руках волшебство.

Когда он внес выкупанное и запеленатое чудо в комнату, то снова чуть не расплакался, увидев, что Элейн жива. Он едва устоял на дрожащих ногах.

— Элейн, ты так замечательно танцуешь, — пробормотал он первое, что пришло в голову. — Как ты ухитрилась создать такое чудо?

Стоявшие у кровати роженицы женщины уставились на него, будто у него было две головы. Элейн устало улыбнулась:

— Когда-нибудь ты научишь Брэдли танцевать, ясноглазый.

Она протянула руки, и улыбка на ее измученном лице стала шире, когда Ричард осторожно передал ей ребенка.

— Ну, мой мальчик, похоже, ты все-таки что-то понял, — пробурчал Зедд, выгнув бровь. — Урок был на пользу, не так ли?

Сейчас Брэдли уже почти десять, и он зовет его дядей Ричардом.

Очнувшись от воспоминаний, Ричард открыл глаза.

— Нет, будешь, — ласково сказал он. — Будешь, даже если мне придется тебе приказать. Я хочу, чтобы ты ощутила в своих руках чудо новой жизни, почувствовала волшебство, которое отличается от магии эйджила. Ты будешь купать его, и баюкать, и сюсюкать над ним, потому что твоя забота и нежность нужны в этом мире, и я доверю тебе свое родное дитя. Ты будешь петь ему песенки, смеяться от радости и, возможно, забудешь, что в прошлом умела только убивать. И если ты не понимаешь ничего из того, что я сегодня вам говорил, надеюсь, ты примешь хотя бы этот довод в пользу того, что я должен сделать.

Он откинулся в кресле и впервые за весь день расслабил усталые мышцы. Тишина вокруг сделалась такой густой, что ее, казалось, можно потрогать. Но Ричард не обращал на это внимания. Он думал о Кэлен.

— Если вы позволите себя убить, пытаясь овладеть миром, я лично переломаю вам все кости, — сжав губы, прошептала Кара сквозь слезы. Ее было почти не слышно в гробовой тишине огромного зала.

Ричард улыбнулся. Тьма под сомкнутыми ресницами вдруг расцвела разноцветными огоньками.

И он осознал внезапно, в чьем кресле сидит: в кресле Матери-Исповедницы, в кресле Кэлен.

Хотя по возвращении Броган обнаружил, что его дворец окружен д’харианскими солдатами, это не испортило ему настроения. Все шло отлично. Не совсем так, как он планировал, но все равно отлично. Д’харианцы без задержки впустили его, но предупредили, что ему не стоит даже пытаться снова покинуть дворец этой ночью.

Их наглость была возмутительной, но у Тобиаса не было времени учить их вежливости. Его больше интересовала старуха, которой занимался Этторе. У генерала имелся ряд вопросов, и ему не терпелось получить ответы. Сейчас старая жаба, должно быть, мечтает ответить на них. Этторе — способный парень. И хотя ему впервые доверили провести подготовку к допросу самостоятельно, нет сомнения, он справился как нельзя лучше.

Даже не потрудившись стряхнуть снег с сапог, Броган направился к лестнице. Свет сотен свечей отражался в полированных панелях, которыми были обшиты стены. Стражники в алых плащах поклонились ему, касаясь лба кончиками пальцев, но Тобиас не соизволил ответить на приветствие.

Он сбежал вниз, перепрыгивая через ступеньки. Гальтеро с Лунеттой спешили следом. На нижних этажах панелей не было, и голый камень казался холодным как на взгляд, так и на ощупь. Впрочем, в той комнате, куда спешил Броган, должно было быть очень тепло. Даже жарко.

Потеребив усы, генерал скривился от боли в суставах. В последнее время ревматизм, заработанный им за годы походной жизни, все чаще давал о себе знать. Но Броган напомнил себе, что должен больше думать о делах Создателя и не обращать внимания на мелкие неудобства. Нынче ночью Создатель благословил его весьма существенной помощью. И нельзя допустить, чтобы Его усилия пропали втуне.

На верхних этажах коридоры хорошо охранялись, однако нижние пустовали. Не было необходимости — подвал был глухим. Через него нельзя было ни войти внутрь, ни выйти наружу. На всякий случай Гальтеро проверил длинный коридор, где была комната для допросов. Лунетта, улыбаясь, терпеливо ждала. Тобиас похвалил ее, и теперь на душе у нее было спокойно.

Тобиас вошел в комнату, и первое, что он увидел, была знакомая улыбка Этторе.

Только глаза его уже застлала смертная пелена.

Броган застыл.

Этторе висел на веревке, привязанной к концам металлического штыря, проходившего сквозь его уши. Под ногами у него натекла большая темная лужа.