Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Появление Девятихвостого было дурным предзнаменованием. В прежние времена Великие Страны поделили биджу между собой, и баланс, установленный прежними Каге, сохранялся очень долго. Четвертую Мировую, разразившуюся спустя пять лет после недолгого конфликта с «Акацуки» и деревней Скрытого Камня, спровоцировала необходимость нового передела. Великие Страны не устраивало то, что все биджу были собраны в одном месте, да еще и под боком у Скрытого Облака. Тем не менее передела так и не произошло. Все хвостатые остались в статуе, и истощенные разрушительной войной страны установили новое соглашение: баланс без биджу.
Каковы бы ни были причины побега Кьюби, но сам факт его освобождения уже нарушал баланс.
— Если мы захватим Кьюби себе, получим преимущество, — сказал Конохамару. — И спровоцируем остальные страны.
— А если не захватим, его захотят захватить другие. У нас не так много времени. Нужно запечатать его поскорее, в пределах суток-двух.
Конохамару напряженно поджимал губы.
— Сотворить нового джинчурики, — произнес он с омерзением.
Ему было тошно от самого себя. Он знал не понаслышке о том, каково живется джинчурики. Не хотел своими руками создавать нового Наруто, но политическая обстановка прямо-таки вынуждала.
— Никто не согласится стать джинчурики.
— Мендоксе… Боюсь, тут дело не в согласии, Хачидайме.
Разумеется можно было запечатать Кьюби в какой-то предмет. Вот только толку присваивать силу, которую невозможно использовать? Конохамару видел смысл: сохранение баланса. Но решение принимал не он один.
— Шикамару, — он поднялся и взял со спинки кресла плащ Хокаге. — Мне нужно поговорить с твоим отцом.
В помещении царил спокойный полумрак. На дверях застыли олени. Конохамару сидел на коленях напротив своего предшественника и глядел в его исполосованное шрамами лицо. Загорелый лоб Шестого прорезали глубокие морщины.
— Нужно выбрать джинчурики, — сказал Конохамару. — Я не имею права принимать такие решения.
— Имеешь, — резонно заметил Шикаку. — Ты — Хокаге.
Конохамару стыдливо перевел взгляд с лица Шестого на оленьи рога на стене.
Верно. Просто пытаюсь свалить ответственность с себя на кого-то другого.
Он собрался с духом и объявил:
— Я считаю… Джинчурики должна стать Узумаки Карин, корэ.
— Гм.
Шестой одобрительно кивнул.
— Замысел хорош.
Конохамару прищурился.
— Но?
— Есть альтернатива.
— Лучшим джинчурики для Кьюби будет чистокровная Узумаки. Разве нет? Выносливое тело. Регенерация.
— Да. Все верно. Однако наивысшая ценность Карин — ее сенсорные способности. У меня есть подозрения, что запечатывание Кьюби заглушит сенсорику Карин.
— Странно это. Наруто сила Кьюби напротив помогла раскрыть сенсорный потенциал!
— Карин — иной случай. Это было еще в ту пору, когда на посту Хокаге был я. Подозреваю, что ты не в курсе, но когда Карин забеременела, ее сенсорное чутье притупилось. Чем больше развивался плод, тем сильнее сбивалась сенсорика. Не исключено, что на Кьюби внутри себя она отреагирует аналогично. Не стоит рисковать. Карин нужна Конохе как сенсор. Хранителем силы Кьюби может стать другой…
Конохамару невольно скривился. Он уже знал, что скажет Шестой.
— …ее сын.
Ему всего семь. Впрочем…
— Это исключено, — выдавил Конохамару.
— Почему? — с любопытством уточнил Шикаку.
— Узумаки Джуни, корэ… Черт, я понятия не имею, чей он сын, но у меня стойкие подозрения, что он все-таки Учиха.
— И что? Учиха Итачи мертв. От Саске нет вестей уже года четыре, не менее.
— А если он вернется? Если они с Джуни одной крови, он обязательно... взбесится.
— Саске — давно не мальчишка. Он мыслит теми же категориями, что его брат. А Итачи мыслил как Хокаге. Йондайме запечатал Кьюби в собственного сына. Саске тоже поймет, будь то его сын или племянник. И это если он все-таки жив и вернется. В чем я сомневаюсь. А проблему Кьюби нужно решать немедленно. Шиноби без крови Узумаки может не выкарабкаться и после первого вхождения в режим биджу. Других кандидатов нет, Конохамару.
****
Сарада покорно сидела на полу со стянутыми за спиной руками. Вены на висках Ханаби вздулись. Бьякуган сканировал ее тело.
— Ну что? — спросил Райдо.
— Не вижу ничего подозрительного.
Сарада пусто глядела в окно вокруг фуин-пульта управления. Голубое небо, облака, словно горы застывшей пены.
— Белого Зецу нельзя отличить бьякуганом, — сказал Омои.
— Верно, — согласилась Ханаби.
Вены на висках разгладились — бьякуган деактивировался.
— Следите за ней, — распорядилась Хьюга и ушла.
Омои, шурша оберткой, распаковал новый леденец, проследил за ней взглядом и ушел к окну. Рядом остался лишь Генма.
— Куда мы летим, сенсей? — спросила Сарада.
— Домой.
Она уставилась на глянцевые черные плиты пола, в котором отражались пятна огней искусственных светильников.
— Тоже считаете меня Белым Зецу?
— Хмф. Нет, — процедил Генма сквозь зубы.
Его привычка жевать сенбоны никуда не делась.
— Воскреснуть ребенком, спустя годы. Ты уже проворачивала такое однажды. Если получилось тогда, то что помешало бы еще раз?
— Ханаби не верит.
— Будь ты и правда лазутчиком, зашифровалась бы помудрее.
— Много времени прошло, сенсей?
— С твоей гибели? Восемь лет.
Сарада притихла, пытаясь вообразить, что могло произойти за эти годы в Конохе и вообще в мире.
— Кто Хокаге?
Голос невольно дрогнул.
— Конохамару.
— Конохамару?! Да он же… ему же…
Нет, все же к такому она не была готова.
— Ему же всего… двадцать?
— Бывали Каге и помоложе, — невозмутимо процедил Генма.
— Почему он? Неужели, больше некого было. Почему не оставили отца Шикамару?
— Он оставил пост. Сейчас такие времена. Война только закончилась. Конохе нужен не просто мудрый стратег. Деревня как никогда нуждается в сильном лидере.
«Война только закончилась»… Четвертая Мировая длилась так долго?
— А что… Учиха Саске?
Генма пожал плечами.
— Не видели его еще с начала войны.
— Но он жив? — воскликнула Сарада.
Сенсей снова пожал плечами.
— Почем я знаю?
— А Сакура? Харуно Сакура.
— Сакура… — он заговорил тише. — Сакуру пару недель как хоронили.
Сарада вскочила.
— Что?!
Тяжелая рука сенсея силой заставила ее сесть обратно на пол.
Глаза расширились от ужаса.
— Что значит «хоронили»?! Как?
— Как обычно хоронят, — отрезал Генма. — Она погибла на миссии.
— Восемь лет… восемь лет. Но почему?! Она не должна была. Даже если так… Сейчас