Теперь нужно не просто уклониться от ударов, но, описав дугу, оказаться раньше рядом с последним бойцом нашего отряда. К большому облегчению, мирмиллон смог поразить своего противника в грудь. Гопломахи замешкались. Победа, которая для них была так близка, ускользала. Двое надвое. Это надежда. К сожалению, ее свет, едва успев забрезжить, почти сразу погас. Мой товарищ получил серьезное ранение в область паха. Он мог выдержать на арене максимум минуту, может, полторы. Тем не менее мы успели сомкнуть щиты. Копейный выпад отбросил нас на два-три шага к стене. Если прижмут окончательно, то начнут изматывать силы на длинной дистанции.

Я выбросился навстречу, принимая на скутум листовидный наконечник копья. Совершил нырок в ноги, одновременно нанося удар в промежность, и тут же откатился в сторону, уходя от удара умбоном. Этот прием хорош, если соперник на последнем издыхании, а ты еще достаточно бодр. Но все же не советую использовать его ради красивого эффекта. Только в крайних ситуациях. Не вставая с песка, я подсек ударом клинка своему противнику, оказавшись у того опять-таки за спиной, подколенные сухожилия. Но тут же голубое полуденное небо перечеркнула серая полоса касты. Я попытался дернуть правой рукой — тщетно, она оказалась вдавленной в песок ступней гопломаха! На левую со щитом навалился всей массой раненый мной соперник. Я понял одно: мой последний товарищ по сегодняшнему выступлению пал. Вот почему в коллективном бою нельзя необдуманно использовать приемы: эффектные действия хороши, если бой идет на деревянных мечах… А вот когда объявлено сине миссио!.. Я закрыл глаза и задрал подбородок, обнажая горло для металла.

«Сине миссио! Сине миссио!» — неслось с трибун. Зритель жаждал крови. Даже голоса моих верных болельщиков тонули в бушующем море требующих смерти. Неожиданно возникла секундная тишина. Затем металлический треск и выдох многих тысяч глоток соединились в единый звук. Я поднял тяжелые от едкого пота веки. На меня падало тело гопломаха.

— Вставай, Ивор, по прозвищу Белка. Ты заслужил как минимум лавровый венок! — голос принадлежал Гермаиску.

Я столкнул с себя тяжелую плоть и увидел прямо перед собой еле державшегося на ногах своего командира. В руках за ребро он держал щит гопломаха. Опытный ветеран все же нашел в себе силы подняться, схватить тяжелую бронзу одного из поверженных и, размахнувшись, нанести удар умбоном в самый нужный момент.

Воздух разорвался от криков: «Missus!» Это означало: отпустить! Другие кричали: «Рудий!» Деревянный меч — это особая милость. Если гладиатору вручался рудий, то эдитор игр должен объявить данного человека свободным и компенсировать хозяину гладиатория его стоимость. Сам же герой получал несколько тысяч сестерциев, чего вполне хватало для приобретения неплохой загородной виллы или открытия своего небольшого дела.

Слово взял Магерий:

— Господа мои, если вы не можете прийти к единому мнению, то позвольте мне быть судьей между вами. Гладиатору мирмиллону-спатарию Гермаиску я с огромным удовольствием вручаю рудий, символ освобождения, и дарую пять тысяч сестерциев.

Меня чуть не разорвало от негодования. Пять тысяч — это не самая, мягко говоря, большая сумма. А вручить рудий человеку, нанесшему за весь бой всего один удар, пусть даже решающий, — вообще издевательство. Но Авл Магерий, эдил[24]города и эдитор игр, невозмутимо продолжал:

— Гладиатору мирмиллону-спатарию Ивору, по прозвищу Белка, вынести прямо сейчас пятьдесят тысяч сестерциев и лавровый венок.

Это и вовсе напоминало театр безумства. Наверное, впервые за всю историю мунеры[25]рудиарий получал денег в десять раз меньше, чем венценосец. Да, свобода, да, магистрат города компенсирует хозяину освобожденного гладиатора полную стоимость, а сумма, может быть, совсем не маленькая, но все же на глазах стольких зрителей предложить пять тысяч — это плевок. Причем плевок мастерский, явно с расчетом на то, чтобы бедный Гермаиск, спасаясь от позора и бедности, шел подписывать новый контракт, то есть становиться рудиарием-аукторатом. Конечно, и пять тысяч не такая уж маленькая сумма. На нее можно приобрести даже мизерный домик с участком где-нибудь в испанской провинции, но не для Гермаиска, долги которого били все рекорды.

Из порта либитины[26]уже шли служители. Один, одетый в костюм Харона, держал наготове нагретый металл, чтобы проверить: не симулируют ли смерть поверженные. Другой был в одежде Юпитера и покачивал в правой руке специальным молотом для разбивания черепов. Гермаиск, снявший к тому времени шлем, смотрел на приближающихся ликторов, несших на подносах подарки, глазами, полными безысходной пустоты. Ничего глубже и страшнее этих глаз мне еще не приходилось видеть. Я знал его ситуацию. Да и не только я: вся наша казарма знала, что у ветерана огромные долги, доведшие его до унизительного положения гладиатора. Долги, которые никто за него не покроет. Напротив, проценты переросли мыслимые для небогатого гражданина пределы. Но тяжелее всего Гермаиску, как человеку чести, было пережить то, что рудий по праву принадлежит не ему. Магерий хитро выкрутился из сложившейся ситуации. Жирный эдил умудрился оставить обоих гладиаторов в игре, при этом остудив пыл публики, требовавшей щедрот для героев.

Толпе важнее увидеть, как вручают рудий, а уж сколько денег при этом получает боец, для нее дело десятое. Я уходил через порта триумфалис, стараясь не смотреть ни на тех, кого добивали служители сполиария, ни на Гермаиска, шедшего чуть позади.

Еще один кошмарный день растворился в истории раз и навсегда. Почему я так подробно описываю именно этот день? Да потому, что с него-то все и началось. В казарме меня ждал невероятный сюрприз. Ланиста Цетег протянул сверток. Бросилось в глаза то, что вид у него был немало изумленный и одновременно сострадательный.

— От кого это? — спросил я.

— От Авла Магерия.

— Ты читал?

— Ты ведь знаешь: я должен быть в курсе всего…

— Не продолжай. Я всего лишь твой раб и не более.

— Не мой: Скавра. Мне о свободе тоже говорить не приходится. Хочешь не хочешь, а идти нужно. Но мой тебе совет: сначала сходи к ростовщику и заложи свои пятьдесят тысяч под процент, пока у тебя не выманят, якобы в долг, половину твои друзья, а другую половину не выиграет в кости пройдоха Луций. Второй экземпляр договора оставь у меня на хранение. Да, еще при сделках свыше двадцати тысяч должен обязательно присутствовать кто-то из префектуры; третий экземпляр пусть они заберут себе: так спокойнее будет.

— Сделаю как советуешь. Так все-таки что там?