— Тебе обязательно столько вопросов задавать?

— А не проще ли ответить и тогда они отпадут? — вознегодовала в сердцах. — Или ты сломаешься от прямого ответа?

— Мои люди обычно выполняют без лишних разговоров, что говорю, потому что если посчитаю необходимым вдаваться в подробности, я это сделаю.

Я насупилась.

— Хорошо, Дань, — было видно, как он себя ломал: — До ментов прокатимся.

— ЧТО? — ахнула, готовая выпрыгнуть из машины прямо на ходу. — Я…

— Не бойся! — строго отчеканил Хан.

— Тебе легко говорить, — фыркнула беззлобно, скорее нервно. — Я не выживу за решёткой… если меня…

— Ну, во-первых, ты себя недооцениваешь. Думаю, ты там не была последней шестёркой.

— Не смешно!

— А во-вторых, — продолжил Хан, игнорируя мою реплику, — никто тебя не посадит. Не выдвинуто никаких обвинений. На домыслах и слухах заинтересованных лиц доказательства не строятся. Тут что-то более существенное нужно. Например, пистолет из которого стреляли в твоего отца. Пушка, которой ты в меня тыкала…

— Я говорила, что пушка левая. Я её на улице купила…

— На улице, — задумчиво кивнул Хан. — На будущее, на улице часто стволы уже засветившиеся в каких-либо делах гуляют. Не делай так больше.

— Ага, — стыдливо кивнула.

— Ну и в-третьих, Карим будет с тобой рядом. И я! Мы научим что говорить. Никто тебя не тронет. Но это нужно пройти! Чтобы ты без страха выходила на улицу, посещала школу, навестила Дядю… Хотя, если ты хочешь под конвоем из школы в ментуру ехать…

— Нет! Конечно нет, — замотала головой.

— Вот и отлично, — пробурчал Хан.

Вскоре мы остановились возле кафе, где к нам присоединился Карим. Пока ехали, он и Хан меня консультировала по даче показаний. О том, что могу говорить, чего не стоит, и что вообще лучше забыть.

— Даниила, познакомься, это старший лейтенант Борисовский Андрей Николаевич. Ведёт дело твоего отца, — чинно рапортовал Карим, уже в кабинете стражей правопорядка. Я замера недалеко от двери. Мужик, сидя за столом и водрузив руки на столешницу, оставляя посередине папку с документами, смотрел на меня со сдержанным ожиданием.

— Андрей Николаевич, это Даниила Кирилловна… Ханырова, в девичестве, Юсупова. А теперь жена Ханырова Руслана Исмаловича. Я представляю их интересы, как вы уже поняли.

— Она пришла дать показания, — глухо прозвучало от Хана.

— Рад, что вы наконец-таки объявились, — кивнул старший лейтенант. — Присаживайтесь, разговор будет долгий.

Какое-то время я отвечала на вопросы, благо, пока ехали Хан и Карим меня натаскали. Последний меня вообще поразил. Как-то не состыковался его образ дома с хватким образом юриста, но сын Хана преображался разительно. На некоторые вопросы, он строго напоминал, что имею права не отвечать, и я даже несколько раз воспользовалась советом.

— Борисовский, — только вопросы прекратили сыпаться, подал голос Хан, — нам нужна неделя. Максимум две, чтобы выяснить все обстоятельства: тебе раскрываемость поднять, нам уладить дела, как считаем правильно.

— Дело в том, что тут не только мой отдел. Юсуп не был рядовой фигурой, в деле заинтересованы более крупные чины. Им звёздочек хочется.

— Нам нужно! — наставительно вторил Хан.

Мужик шумно выдохнул.

Как и обещал Хан, меня никто не арестовал. Да, вопросов было море, но так как я теперь была женой Хана — могла не свидетельствовать против мужа. Что и делала, ведь на вопрос, где я была… ответь честно, дело бы начали против него. Даже мелькнула шальная мысль, что не меня он защищал, а себя… Но её скоро отмела — я была обязана верить!

Даже легче стало, будто груз с себя скинула. По сути ничего такого не случилось, а хорошо на душе… Теперь ощутила себя свободней. Может и стоило опасаться тех тварей, что нас убирали, но я не собиралась теперь до конца жизни от всего мира скрываться.

Это окрыляло:

— Спасибо, — преисполненная благодарностью, клюнула Хана в щёку, когда села рядом на заднее сидение Лексуса, распрощавшись с Каримом, который поспешил дальше — по делам!

Чёрные глаза мужа загадочно полыхнули и это магнитом сработало. Я опять к нему подалась, не знаю… решилась ли бы на поцелуй, но Хан сам решил вопрос. Без деликатности меня за затылок придержав к себе притянул, мои губы своими накрывая. Жадно, волнительно, страстно. Я сдавленно ахнула — не ожидала такого напора и силы. Избегая падения, вцепилась в плечо мужа, а поцелуй тянулся… тянулся, топя в водоворот невероятного дурмана. И я до невозможности не хотела, чтобы он обрывался.

Лишь когда Хан рыкнул глухо, уже меня ручищами в себя вжимая, смутно осознала, что бессовестно его оседлала и ёрзала в нетерпении, желая чего-то… что до сих пор…

— Стой, — отстранил меня Хан рывком за загривок, словно шелудивого щенка. — Не сейчас, — охрипло и, судя по неровному тембру, тоже плутал в дебрях желания.

— А когда?

— Не в машине же! Так не делается…

— Да ты что? — разобиделась я. У него ловко выходило женщину во мне принижать. И плевать, что вроде ничего плохого в мой адрес не говорил. Отказывать, одёргивать порывы, которые у меня проснулись и срабатывали только к нему, как-то убийственно для моей девичьей, как оказалось рядом с ним неокрепшей, самооценки. — Просто признайся, что я тебе…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— У нас дело важное! — не дал договорить Хан, и чуть ли не сбросил меня с себя… усадил рядом на сидение, собирать крошево мыслей по крупицам. Пока приводила себя в порядок, машина остановилась:

— Приехали, — оглянулся Гавр.

* * *

Как оказалось, мы пригнали навестить дядю. Конечно же, я была не одна, в отделение зашла в сопровождении Хана. Охрану дальше не пропустили, но нам с мужем, как родственникам Ярослава не посмели отказать.

Вот только оказавшись в его отделении и обратившись на посту к медсестре, узнали, что Ярослав пропал… Если бы не наш приход, они бы это заметили только, когда бы процедура случилась по плану, или врач навестить заглянул.

— Гавр, — набери Колпака, пусть пробивает, куда и Юсупов Ярослав подевался, — ровно чеканил в трубку Хан, когда мы почти бегом возвращались к приёмному покою, где остались наши. — Пусть пробивает адреса, хотя бы направление, куда он мог деться. И Ольхова! Думаю, они вместе!