— Как это понимать?

— Расстроенная очень. Я не совсем поняла, по вроде как она обратно за вещами пошла. Рассорились, стало быть, с Витей — то… Вот смерть их теперь и примирила.

— Часто они с мужем ссорились?

— По мне, так нет. Но мне ж они про свои дела не докладывал… Я Наташу накормила, напоила, сказки ей почитала, а Тани все нет… А наутро пришли, сообщили… И девочку забрали… Как она?

— Не знает о смерти родителей. Мы за ней присматриваем.

— Это хорошо. Не следует ей в ее годы о таких вещах знать… Вы уж не оставьте ее, сиротинушка она теперь…

— Алиса Велоревна, не говорила ли вам дочь о том, что ей кто-нибудь угрожал в последнее время? Что она поссорилась с кем-нибудь? Может, долги у нее крупные появились?

— Нет, ничего такого. Они с мужем за границу собирались. С Родины уезжать, стало быть… Навсегда… Да не успели.

— Уезжать? — удивился я. — А куда и почему?

— В Америку, что ли… Туда сейчас все едут, будто сладко там. Не может этого быть. Везде одинаково много работать надо.

— Но у вас лично есть какие-нибудь мысли, подозрения на этот счет?

— Нет, — на ее глаза навернулись слезы. — Я и не гадала даже, что такое может быть… Не поверила поначалу… Да, вот что… Только сейчас вспомнила. Когда Таня — то от меня в последний раз убегала, все ругалась: шантажисты, говорила, проклятые. Вот так.

— Шантажисты? — заинтересовался я. — Очень любопытно. А про кого она так говорила?

— Чего не знаю, того не знаю, а врать не стану. Так и сказала напоследок. А потом, когда ваши коллеги я позабыла им это сказать. Не до того было…

— Вы ничего не путаете? Именно шантажисты?

— Да. Злая она была очень. Я было с расспросами бросилась, да она отмахнулась, ничего страшного, говорит, потом расскажу. Но потом уже ничего не рассказала…

— Больше вы ничего не помните? Может, еще что позабыли?

— Это все. — Что ж… Спасибо вам большое, Алиса Велоревна. Помогли вы нам. Не станем больше отнимать у вас время. Всего вам самого доброго. Дверь снаружи закрывается?

— Да, — сказала старуха, — захлопните посильней… И Наташу берегите!..

— Значит, все не так просто, — подвел итог иерей на обратном пути к дому. — Видишь, не ошибался я.

— Тебе не приходилось слышать, как муж с женой ругаются, — заметил я. — Так и «шантажисты» сеть, и «пьяницы», и даже «убийцу» встретить можно.

— Только после этого их мертвыми не находят.

— Бывает и находят, — цинично сказал я. — В свете последних недель их совместной жизни очень может что эта фраза — последствие их ссоры… Впрочем, сейчас мы это уточним…

* * *

Наташа проснулась, как только мы вошли в комнату.

— Мне мультики показывались, — сообщила она сонно.

— Это называется снами, — сказал я, присаживаясь на краешек кровати. — Пока ты маленькая, они веселые и жизнерадостные, а как подрастешь… Ещё веселей будут. Я, например, едва ли не каждое утро в холодном поту просыпаюсь и хохочу… Не обращай внимания, черный солдатский юмор… ты помнишь, что было в тот день, когда мама отвезла тебя к бабушке?

— Я в садике была. Мы играли.

— Как в садике? Разве ты не находилась дома, с мамой?

— Сначала мама меня не отдавала в садик, а потом отдала. Я просила-просила, а она все равно отдала… А мне там скучно было. И кормили невкусно!

— Интересно. А чем же занималась мама, пока ты в садике?

— Не знаю. Я там недолго была. Пять дней. А потом мама меня к бабушке отвезла, а дяди пришли и забрали меня в приют…

— Ничего не понимаю… Значит, в тот день ты была в садике? Пришла мама и отвезла тебя к бабушке?

— Сначала мы пошли домой. Потом мама долго ругалась, с папой… — Я победно взглянул на Разумовского.

— Почему они ругались, ты не слышала? — спросил я. Постарайся вспомнить, Наташа, это очень важно.

— Я не слышала. Мама на него ругалась, а потом схватила меня за руку, больно так, и повезла к бабушке. Сказала, что скоро вернется, и не вернулась…

— Но что они говорили друг другу, твои мама и папа?

— Они ругались, — терпеливо пояснил мне ребенок. Какой ты непонятливый. Мама, ругалась на папу. Папа, оправдывался, а потом уже тоже закричал. Сказал, что работает ради нас и не хочет, чтобы все Худенькому досталось…

— Кому? — не понял я.

— Худенькому. Это дяденька такой. Он к нам заходил иногда. Но он взрослый. Скучный и занятой. Со мной никогда не играл.

— Этот Худенький знакомый папы или мамы?

— Не знаю. Папа, на него ругался. Говорил, что не отдаст квартиру, а мама говорила отдать. А больше я ничего не слышала, они двери закрыли…

— Значит, все же прав я, — сказал Разумовский. — Дело пахнет шантажом.

— Это еще вопрос, чем оно пахнет, — возразил я. — Но я проверю, что, же это за Худенький и почему он так прикипел душой к их квартире. Ты не проверял, на кого оформлена или завещана квартира?

— Нет, некогда было. Да и не думал я об этом.

— Я писать хочу, — сердито заявила Наташа. — И играть.

— Так, в этом месте я сбегаю, — заявил я. — В свете новой информации навещу еще парочку человек. А вы уж тут без меня. Вернусь поздно, но поесть вы мне, все, же оставьте… И не хулиганьте, это моя квартира, и я ее люблю такой, какая она есть!

— Не будем, — в один голос заверили меня иерей и девочка, но почему-то я им не поверил.

* * *

Вернувшись в отдел, на территории которого произошло убийство, я с трудом сумел убедить дежурного дать мне адрес Новикова и направился прямиком к нему, благо было недалеко. Дверь мне открыла его жена.

— А Саша еще не приходил, — сообщила она. Наверное, опять в отделе пьянствуют или в карты играют.

— Странно, он собирался домой… Что ж, я подожду здесь.

Я отошел к окну на лестнице и полез за пачкой сигарет. Женщина внимательно оглядела меня и распахнула дверь квартиры пошире:

— Проходите, что вы будете здесь стоять. В комнате подождете. Вы его сослуживец?

Двухкомнатная квартира. Обстановка не роскошная, но куда лучше моей. Немудрено: в квартире жила женщина, тогда как у меня все семейство представлял я один. Ждать пришлось недолго. Минут через двадцать в замочной скважине заскрипел ключ, и на порог шагнул запыхавшийся Новиков. Увидев меня, он даже подался назад, но быстро оправился от неожиданности и нахмурился:

— Знаешь что… Работа-работой, но это моя квартира, тебе не кажется?

— Это я его пустила — заступилась за меня его жена.

— Какая разница на работе круговерть целый день, и дома покоя не дают…