— Что бы там ни говорили, дядя, постарайтесь любой ценой сохранить свои владения во Франции. Если Марльборо победит в этой войне, с мечтой о независимости придется распроститься. Тогда у них появится возможность обратить все свое внимание на Шотландию. Лондон использует возвращающиеся домой победоносные армии для того, чтобы поставить нас на колени.

— Как это тяжело — быть маленькой нацией в большом мире! — со вздохом произнес маршал.

— Да, временами это крайне угнетает.

— Однако тебе, как я слышал, удалось разбогатеть за счет Англии?

— В какой-то степени — да, — с легкой улыбкой ответил Джонни. — Я расцениваю это как свой личный вклад в разгром Англии. За моими фрегатами не угонится ни один английский корабль.

— Будь осторожен, Джонни. Политиканы не простят тебе того, что ты борешься в парламенте за независимость Шотландии. И еще вернее — того, что ты насмехаешься над пактом о мореплавании. Вестминстером правят торгаши, а они не любят, когда из их карманов вытаскивают деньги. Помни, что в случае осложнений ты всегда будешь желанным гостем у меня во Франции.

Дядя знал, о чем говорил. Еще юношей за нежелательные политические взгляды он был объявлен у себя дома вне закона и вынужденно эмигрировал во Францию. На протяжении веков так поступали многие молодые шотландцы, решившие строить свое будущее в более гостеприимной стране.

— Благодаря моим кораблям осуществляется большая часть внешней торговли Шотландии, — заметил Джонни, глядя на дядю поверх бокала с вином. — На их месте я бы поостерегся ссориться со мной. На моих складах за границей хранятся огромные запасы товаров, принадлежащих шотландским торговцам. И что важнее всего, — улыбнулся Джонни, — на каждого из них у меня имеются векселя. Если дело и впрямь примет нежелательный оборот, я буду помнить о вашем любезном приглашении, дядюшка. А теперь расскажите мне, как поживают тетя Жизель и ваши дочери.

Два дня спустя Джонни уже был в Остенде, а еще через шесть дней приплыл в Лейт. Он провел весьма беспокойный вечер в компании Рокси, а посреди ночи выбрался из ее постели и торопливо оделся, извиняясь и бормоча какие-то сбивчивые объяснения по поводу своего неожиданного ухода. В отвратительном настроении по пути в Равенсби-хаус он зашел в несколько таверн, но даже вино казалось ему таким же горьким, как вся его жизнь в последнее время. Оставив последний бокал нетронутым, Джонни отправился по ночным улицам к своей одинокой постели в Равенсби-хаусе.

Занятость и расстояние, отделявшие его на протяжении последних недель от Шотландии, немного притупили остроту переживаний, и образ Элизабет, который ранее постоянно всплывал в его мозгу, мешая сосредоточиться на чем-то ином, стал являться гораздо реже. Однако теперь, по возвращении домой, она снова стала казаться такой близкой и доступной, что он жаждал ее сильнее прежнего.

И тем не менее Джонни не собирался потакать своим прихотям. Волевой человек, он умел подавлять в себе импульсы и обуздывать эмоции.

В последнее время друзья и единомышленники Джонни в основном разъехались по своим поместьям, а эдинбургское общество казалось ему чересчур пресным, поэтому в Равенсби-хаусе воцарилась тишь и скука. Если бы Джонни решил остаться здесь, ему пришлось бы придумывать для Рокси какие-нибудь объяснения по поводу своего невесть откуда взявшегося целомудрия, а он к этому не был готов. Поэтому к утру, когда в ветвях яблонь стали просыпаться птицы, Джонни решил уехать в Голдихаус.

Впрочем, это место тоже хранило немало воспоминаний, связанных с Элизабет, поэтому, даже отправившись на юг, Джонни стремился максимально растянуть свое путешествие. Стремясь отдалить встречу с воспоминаниями, он заезжал в поместья своих многочисленных друзей, останавливался в придорожных кабачках, однако через пять дней дорога все же неизбежно привела его к воротам Голдихауса.

Это случилось в полдень тридцатого сентября.

Встречать его вышли несколько обитателей Голдихауса.

— Добро пожаловать домой, Джонни! — приветствовал его Данкейл Вилли. — Долго же ты пропадал.

— Парламентские и торговые дела задержали меня, — объяснил тот, уже чувствуя в воздухе незримое присутствие Элизабет. — А где остальные? — спросил он, передавая поводья юному груму и мечтая только об одном — поскорее избавиться от преследовавших его призраков прошлого.

— Большинство мужчин — в конюшнях, ведь новые жеребчики уже порядком подросли. Адам и Кинмонт поутру уехали в Келсо, а Монро, как обычно, торчит в новом крыле дома. Если хочешь, я позову Реда Рована.

— Позже, — отмахнулся Джонни. — Я неделю не вылезал из седла. Для начала мне нужно что-нибудь выпить. — Тут он заметил госпожу Рейд. Она стояла рядом с Вилли и во все глаза смотрела на прибывшего хозяина. Не понимая причины столь пристального внимания, Джонни вежливо, но нерешительно пробормотал: — Добрый день!

— Что ты здесь делаешь? — возмущенно спросила женщина, смерив его гневным взглядом.

— Приехал навестить собственный дом, — настороженно ответил Джонни.

— Тьфу! Ох уж эти мужчины…

Джонни тоже хотел возмутиться и потребовать объяснений подобному тону, но эта женщина практически в одиночку вырастила его после смерти матери — та умерла, когда мальчику было всего двенадцать. Поэтому он лишь тихо спросил:

— А в чем, собственно, дело?

— И ты еще имеешь наглость спрашивать?!

Джонни окинул взглядом шеренгу слуг, выстроившихся вдоль дорожки к дому, затем перевел взгляд на кипевшую от гнева госпожу Рейд и предложил:

— Не пройти ли нам в библиотеку?

— Ага, не хочешь выставлять свой позор на всеобщее обозрение? Так я и думала. Чего же еще ожидать от бесстыжего вроде тебя! — презрительно фыркнула пожилая женщина.

— Отошли слуг, — тихо велел он Вилли, а сам попытался взять госпожу Рейд под локоть, однако не тут-то было. Та с возмущением выдернула руку и удалилась, всем своим видом выражая благородное негодование. Ничего не понимая, Джонни обернулся к Вилли и, вопросительно приподняв бровь, осведомился:

— Ну, и что все это значит?

Светлокожий Вилли покраснел до корней своих морковного цвета волос и с перепугу даже перешел на «вы».

— Лучше спросите у нее, сэр, — пробормотал он.

— Похоже, тут все о чем-то знают за исключением одного только меня.

— Да, сэр, похоже, так оно и есть.

— Может, мне просто сесть на лошадь и вернуться туда, откуда я приехал, Вилли? — с невеселой насмешкой спросил Джонни.

— Не могу сказать. Решайте сами, сэр.

При всем своем желании Джонни не мог назвать этот ответ удовлетворительным.

После торжественного ухода госпожи Рейд со сцены Джонни не был уверен, соблаговолит ли она пойти в библиотеку, как он просил, однако, распахнув дверь, увидел ее сидящей прямо, как палка, в обтянутом гобеленом кресле.