— Тимур, да не нужно мне это все! — отчаянно говорит она. — Ты не понимаешь что ли? Ты же сам говорил мне, что я с тобой, пока тебе не надоем.

— Да мало ли я фигни говорил, детка. Это когда было? — я пытаюсь ее обнять, но она не даётся.

— Я никто, — жестко говорит она. — Понимаешь? Никто. У меня нет ничего своего, у меня нет никакой уверенности в том, что будет завтра. Да, сейчас я живу с тобой, но ты ведь меня и правда можешь выкинуть на улицу в любой момент.

— Оль, не говори херни. Я же пообещал, что позабочусь о тебе. Даже если мы вдруг разойдемся.

— Это слова, — с усилием говорит она. — Просто слова.

— Стоп, — я замираю. — Ты… ты мне не веришь? Ты серьезно мне не веришь?

Она неловко пожимает плечами и отводит взгляд. А меня будто под дых ударили.

Охуеть. Она мне не верит…

После всего, что было у нас, она мне не верит. Это как вообще?

— Забавно, детка, получается, — с трудом выталкиваю я из себя слова. — То есть, по-твоему, я мудак. Трепло, которое не умеет держать своего слова и на которое нельзя положиться, так?

— Тимур, я не это имела в виду, — испуганно бормочет она. — Я про другое…

— Мне что, расписку тебе, блядь, написать? — рявкаю я — Или к нотариусу пойдем? Нет, это же все не то, ты ж такому не веришь. Окей, давай заплачу сразу за все твои оставшиеся семестры. Сколько их там еще? Четыре? Пять? Тогда, блядь, ты будешь чувствовать уверенность в завтрашнем дне? Это подойдет?

А сам в этот момент какой-то отстраненной частью сознания думаю, что такую сумму единовременно я найду, только если продам свою любимую машину. Можно еще конечно у отца взаймы взять, но нет. Лучше продам Феррари. Хер с ней, с тачкой. Есть вещи поважнее.

— Да не надо ничего платить, Тимур. Я вообще не про это, — тихо говорит Оля. — А ты все никак не поймешь. Я не прошу меня уговаривать или убеждать. Я уже все решила. Я поеду на эту стажировку. И сделаю все, чтобы там остаться.

— Какого хрена, детка?! — я хватаю ее за запястья и притягиваю к себе. Сжимаю сильно и сам этого не осознаю, пока она не ойкает от боли. Отпускаю руки, но тут же обнимаю ее за талию и вжимаю в свою грудь.

Оля так естественно ощущается в моих объятьях, словно создана для того, чтобы быть со мной. Только со мной. Как я должен ее отпустить? Зачем я должен ее отпускать?

— Оставайся тут, детка. Со мной. Не надо тебе туда ехать.

— Хватит за меня решать! — шипит она и вырывается из моих рук, словно дикая кошка. — Я устала быть приложением к тебе. Устала быть никем. Просто девочкой, с которой ты спишь. Просто девочкой, которая ждет тебя целыми днями в кровати.

Я смотрю на нее охеревшими глазами.

Блядь, да что она несет?! Она никогда не была для меня «просто какой-то девочкой». Она сама этого разве не видит? Она не видит, что я для нее на все готов? Что это ради нее я вкалываю как проклятый у отца, на работе, которая мне не нравится? Чтобы были деньги заплатить ей дальше за учебу, чтобы можно было ей потом тоже купить машину, чтобы свозить ее туда, куда ей захочется…

— Оля…

— Я должна была сделать это раньше, — шепчет она будто сама себе. — Намного раньше. Но все надеялась…

— Оля!

— Пойду соберу вещи. Я так больше не могу, прости.

— Но почему, блядь?

— Я уже все тебе сказала.

Она разворачивается и уходит в спальню. Там хлопают дверцы шкафов, а я стою у окна и курю прямо в квартире. Никогда так не делал. Курю одну, потом сразу вторую, потом третью…

На пятой меня начинает тошнить. Я сплёвываю в раковину горькую слюну и пью воду. Прямо так, из крана, не обращая внимания на то, что она льется мне на футболку.

Я хочу пойти сейчас в спальню, выкинуть к херам в окно ее сумку, а саму детку привязать к кровати и никуда не отпускать… Кажется, я уже на грани, чтобы реально так пойти и сделать.

Поэтому стою, вцепившись в край подоконника, и смотрю вниз. На серое-серое утро с мелкой противной снежной крупой. Ноябрь. Ненавижу, сука, ноябрь.

Ненавижу, ненавижу, ненавижу…

— Я собралась, — слышу у себя за спиной тихий Олин голос. — Тимур. Ты…

— Разве нам было плохо вместе? — резко спрашиваю я и оборачиваюсь, глядя в упор на ее бледное решительное лицо. — Тебе со мной было плохо? Скажи честно.

Она мотает головой и вдруг начинает плакать. Сильно, навзрыд.

— Тимур, кто я для тебя?! Скажи! Скажи мне!

В одну секунду подлетаю к ней, хватаю за плечи.

Я не знаю, как и какими словами объяснить то, что она влилась в мою кровь, вплелась в мои мысли, что я хочу ее видеть рядом с собой всегда и готов заплатить за это всем, что у меня есть. Любую цену. Я никогда и никого не хотел называть «своей», а ее хочу.

— Ты моя, — выдыхаю я отчаянно. — Моя. Моя детка.

В ее широко распахнутых голубых глазах вдруг словно что-то выключается. Она смотрит на меня мертво и безжизненно.

— Понятно, — бесцветно говорит она. — Так я и думала. Прости, Тимур, но я больше не хочу быть твоей деткой.

У меня темнеет перед глазами. Как же больно, сука… Как больно. Хочется сдохнуть.

Хочется просить, чтобы она осталась. Та, которую я привел к себе домой, нарушив все свои правила. Та, которую готов на руках носить и оберегать от всего на свете. Которой доверяю так, как никому и никогда не доверял. С которой я делю жизнь последний месяц и хочу так делать дальше…

Но у меня тоже есть гордость.

Ухмыляюсь зло, болезненно, ядовито.

— Ну что ж. Вот дверь, вот нахуй, Оленька. Силой никого не держу. Счастливого пути.

Поворачиваюсь к ней спиной и ухожу на кухню.

А когда хлопает дверь, доламываю кухонный шкаф. Спокойно и методично. Пока с кулаков не начинает капать кровь.