— Что он делает после того, как вы начинаете плакать?

— Нет, нет, нет, — произнесла она с несчастным видом.

— Расслабьтесь, Джоанна.

— Я не могу еще раз пройти через это.

— Успокойтесь. Все в порядке.

— Я не могу! Разве вы не видите? Разве вы не видите ее?

— Вижу что, Джоанна?

Она пытается сесть в полуразложенном кресле.

— Да поможет мне Бог. Да есть ли этот Бог? Есть ли?

— Лягте, — произнес Инамури. — Спите. Успокойтесь.

Алекс страдал вместе с ней. Он весь трепетал.

— Что вы видите? — спросил Инамури.

— И-и-иглу!

— Внутривенную иглу?

— Да. Нет, нет. Я имею в виду другую внутривенную иглу. Я умру.

— Вы не умрете. Вам не причинят вреда.

— Эта игла убьет меня!

— Отдохните немного. Что такого особенного в этой игле?

— Она такая большая. Огромная. Она наполнена огнем.

— Вы боитесь, что будет жечь?

— Обжигать. Обжигать, как кислотой. Она впрыскивает в меня огонь.

— Но не в этот раз, — заверил ее Инамури. — В этот раз не будет никакой боли.

Буря, завывая, билась в окна.

Стекла дрожали.

Алексу казалось, что человек с механической рукой находился в приемной Инамури и сейчас войдет в дверь. Ему показалось, что он чувствует присутствие чего-то недоброго, как будто в воздухе произошла внезапная, леденящая кровь перемена.

— Давайте продолжим, — сказал Инамури. — Доктор берет иглу и затем...

— Нет. Моя шея. Только не в шею. О, Боже Милосердный, нет!

— Что случилось с вашей шеей, Джоанна?

— И-игла!

— Он сделал вам укол в шею? — спросил Инамури.

Алексу стало плохо. Он коснулся своей шеи.

Разумом, душой, чувствами Джоанна была не в офисе Оми Инамури, а там, в прошлом. Скорчившись от памяти, как будто все это происходило прямо сейчас, она еще раз переживала весь этот ад. Она говорила сбивчиво, задыхаясь, ее голос то поднимался, то падал, как будто уносимый волнами вспомнившейся боли, сокрушавшей ее.

— Она причиняет боль, жуткую боль. Мои вены горят огнем. Кровь кипит, пузырится, испаряется. Содержимое бутылки разъедает меня, разъедает меня, Боже, как кислота, как щелочь. Изнутри я вся обугливаюсь. Что это? Что он вводит в меня? Что налито в эту чертову бутылку? Боже, как больно. Господи, Господи, во мне все взрывается, все обожжено. Как больно! Мое сердце, мое сердце работает быстрее, быстрее, такое горячее, оно сгорает, тает, плавится. Господи, выпустите меня, выпустите, выпустите меня отсюда, будь все проклято!

Она была живой иллюстрацией ужаса. Ее лицо было искажено гримасой. Глаза крепко зажмурены, как будто открой их, она не вынесла бы того, что увидела. Вены на висках вздулись. Мускулы ее шеи были напряжены. Она корчилась от боли, и кричала, и внезапно замолкала, и снова принималась кричать. Ее пальцы впились в подлокотники кресла.

Доктор Инамури пытался успокоить ее и увести с края истерии, на котором она, казалось, так неосторожно балансировала.

Джоанна ответила ему, но не так быстро, как раньше. Она расслабилась, хотя и не совсем. Все еще находясь в гипнотическом сне, она немного передохнула. Время от времени ее руки взлетали с подлокотников вверх и рисовали в воздухе ничего не значащие узоры, прежде чем вернуться на место, как два падающих осенних листка. Иногда она что-то беспокойно бормотала себе.

Доктор Инамури и Алекс молчаливо ждали, когда она будет готова.

Алекс глянул в окно и ничего не увидел, кроме густой пелены снежных хлопьев, как в одноцветном калейдоскопе, в котором все стеклышки белые.

Наконец, доктор сказал:

— Джоанна, сейчас вы находитесь в комнате, насквозь пропахшей антисептиками и дезинфектиками. Запах стоит настолько сильный, что вы можете ощущать его на вкус. Вы привязаны к кровати. К вам подсоединены две капельницы.

Какое-то время Инамури продолжал в таком же духе, восстанавливая место, где она мысленно находилась, и ее настроение. Затем он сказал:

— Итак, лечение началось. Теперь я хочу, чтобы вы рассказали мне, что с вами происходит.

— Я парю очень высоко и все еще чувствую, как меня разъедает кислота.

— Что делает герр Доктор?

— Я не уверена.

— Что вы видите?

— Яркие цвета. Переливающиеся, пульсирующие цвета.

— Что еще вы видите?

— Больше ничего. Только цвета.

— Что вы слышите?

— Механическая рука. Он говорит. Очень далеко.

— Что он говорит?

— Слишком далеко. Я не могу разобрать слова.

— Он говорит с вами?

— Да. И иногда я отвечаю ему.

— Что вы говорите ему?

— Мой голос звучит так же далеко, как и его.

— Вы хотите сказать, что не знаете, что говорите?

— Я не могу разобрать свои слова...

— Не может быть...

— ...потому что я парю над собой на высоте в тысячу миль.

— ...Джоанна. Он, должно быть, говорит с вашим подсознанием...

— ...высоко, высоко над собой...

— ...и только ваше сознание парит вверху. Возможно, что ваше сознание не может слышать его, но ваше подсознание слышит ясно. Я хочу, чтобы ты позволила говорить своему подсознанию.. Что говорит герр Доктор?

Джоанна молчала.

— Что он говорит вам?

— Я не знаю, я напугана.

— Чем вы напуганы?

— Я теряю...

— Что теряете?

— Все.

— Объясните, пожалуйста.

— Части себя.

— Вы боитесь потерять части себя?

— Они отпадают. Я как прокаженная.

— Куски памяти? — спросил Инамури.

— Я разваливаюсь на кусочки.

— То, что вы теряете, — это ваша память?

— Я не знаю. Я не знаю, но чувствую, что это происходит.

— Что он говорит вам, чтобы заставить вас забыть?

— Я не знаю, я недостаточно слышу.

— Подумайте. Напрягитесь. Вы можете вспомнить.

— Нет. И это тоже он заставил меня забыть.

Инамури продолжал задавать вопросы, пока не убедился, что ему больше ничего не удастся выяснить в этом направлении.

— Вы очень хорошо выполнили свое задание, Джоанна. В самом деле, хорошо. А теперь лечение окончено. Игла из вашей шеи убрана. И из руки тоже. И вы постепенно возвращаетесь с заоблачных высот.