Нет сомнения в том, что в обычных условиях Шёрнер повернул бы оружие против неподчинившейся дивизии. Однако в сложившейся обстановке он не хотел столкновения. Поскольку урезонить Буняченко как-то иначе не представлялось возможным, он отрядил офицера к генералу Ашенбреннеру с просьбой повлиять на командира дивизии через Власова. Власов, между тем, 20 апреля перенес штаб-квартиру КОНР в Фюссен. Ашенбреннер отправил самолет, чтобы тот сбросил Буняченко письмо, которое бы убедило его подчиниться приказу, однако Буняченко проигнорировал и этот призыв. Ашенбреннер отправился в Фюссен и прибыл туда как раз в тот момент, когда Власов, Трухин, Малышкин, Жиленков, Боярский и Крёгер собирались к Штрикфельдту, разместившемуся на расположенной неподалеку ферме. Теперь, когда катастрофа стала неотвратимой, Власов вновь хотел посоветоваться с другом.

Малышкин и Боярский встретились с офицерами казачьего корпуса и с югославским лидером Михайловичем, чтобы решить, как лучше поступить. Ашенбреннер и Штрикфельдт считали, что невозможно никакое решение без санкции западных союзников, и рекомендовали лишь одно — немедленно сдаться с одним условием, что никто не будет выдан Советам. В итоге пришли к выводу сосредоточить все части в районе Инсбрука, чтобы, если потребуется, через перевал Бреннер выдвинуться на соединение с казачьим корпусом. Одновременно предстояло направить эмиссаров с предложением мира к американцам и к англичанам. Ашенбреннер приказал доставить из Праги владевшего английским профессора Теодора Оберлендера, чтобы тот выступил в роли такого посланника. Кроме того, он предложил, чтобы Штрикфельдт и русский офицер попробовали найти возможность контакта с каким-нибудь влиятельным американцем. Штрикфельдт осознавал, с каким риском связана подобная попытка, однако был готов пойти на него ради того, чтобы оказать другу последнюю услугу. Главой делегации Власов назначил Малышкина. Крёгер придал проекту официальный статус, чтобы обезопасить делегатов от нацистского «Вервольфа» и тому подобных головорезов-фанатиков.[225]

На следующий день Власов, Крёгер и Бухардт поехали в Инсбрук, чтобы подготовить перенос ставки КОНР. Там они случайно встретились с генералом СС Вольфом, который навещал семью. Возник план завязать через него контакт с фельдмаршалом сэром Гарольдом Александером, командующим союзническими войсками в Италии. С этой целью несколько дней спустя представитель Крёгера, штурмбаннфюрер СС фон Зиверс, и русский офицер, капитан барон Людингхаузен-Вольф, были отправлены в Боцен с подписанным Власовым меморандумом. В 1921 г. Зиверс сражался в Прибалтике добровольцем в войсках под командованием Александера. Обоим делегатам, однако, встретиться с Александером не удалось — они общались с полковником Леманном, канадским офицером разведки в штабе британского командующего. Зиверс и Людингхаузен были впоследствии интернированы.[226]

Вольф согласился пропустить части РОА через перевал Бреннер в Южный Тироль. Данная возможность открывала шанс действовать совместно с казачьим корпусом, который пробивался к австрийской границе.[227] 24 апреля Власов возвратился в Фюссен. Трухин продиктовал последний приказ частям РОА, предписывавший им выдвигаться в район Инсбрука.

В качестве эмиссаров для мирных переговоров Малышкин выбрал нескольких офицеров, среди них полковника Кромиади и генерала Закутного. Их задача заключалась в том, чтобы установить контакт с западными союзниками и поставить их в известность, что по приказу Власова генерал Малышкин готов обсуждать капитуляцию РОА, но только с главнокомандующим.

Тем вечером Штрикфельдт вновь прибыл в Фюссен, чтобы попрощаться с Власовым, которого нашел охваченным безразличием и потерявшим последнюю надежду. Власов больше не верил в американцев, а также и в спасение. Он поблагодарил Штрикфельдта за все, что тот сделал, и сказал, что намерен пройти путь до конца.

— Если уцелеете, — попросил он в итоге, — расскажите правду о том, что я хотел сделать.

Эти слова Власова стали последними, с которыми он обратился к Штрикфельдту. Больше они не виделись.[228]

Тем временем 22 апреля в штабе 1-й дивизии появился офицер связи Шёрнера майор Нойнер, уполномоченный вести переговоры с Буняченко. Нойнер привез приказ занять тыловые позиции в районе Гайды. Шёрнер пожелал лично проинструктировать Буняченко и попросил последнего прибыть к нему к 5 вечера; Шёрнер считал все прошлые разногласия и недоразумения преданными забвению. Буняченко согласился приехать.

Как бы там ни было, в 5 вечера в штаб-квартире Шёрнера появился командир разведывательного дивизиона 1-й дивизии майор Костенко. Задача его заключалась в том, чтобы высказать сожаление генерала Буняченко, который пострадал в автокатастрофе и потому не может встретиться с командующим. Швеннингер, присутствовавший при разговоре, говорит, что Шёрнеру с большим трудом удавалось совладать с собой. После ухода Костенко он взорвался:

— Что за дерьмо! Была бы у меня хотя бы одна эскадрилья самолетов, я бы задал им трепку и заставил бы подчиниться.

Тем временем советские танки появились на расстоянии менее пятнадцати километров от лагеря дивизии. Поздно вечером Буняченко сообщил фельдмаршалу, что по причине обстановки на фронте он будет ожидать приказа продолжить движение на юг до 2 часов пополуночи. Несмотря на то что никакого распоряжения так и не поступило, Буняченко отдал готовым к бою солдатам приказ выступать. Теперь, когда фронт с такой скоростью приближался, ему надо было во что бы то ни стало переправиться через Эльбу. Если Шёрнер намеревался остановить дивизию, ему следовало сделать это там.

Для переправы избрали мост в Бад-Шандау. Однако оборону на нем держало немецкое инженерно-саперное подразделение, которое отказалось пропускать передовые части, поскольку мост был заминирован и по причине отсутствия у дивизии приказа на переход. Буняченко лично поехал поговорить с командиром саперов, но последний, сославшись на приказ, вежливо отказался. Тогда Буняченко велел подогнать тридцать санитарных машин с ранеными и испросил разрешения пропустить хотя бы их. Немцы согласились и отчистили от мин узкий проход, однако, как только на мост выехала последняя санитарная машина, Буняченко бросил следом танки и кавалерийский дивизион. Немцы, видя, что их перехитрили, связались с группой армий по телефону, а тем временем танки Буняченко занимали позиции для прикрытия переправы дивизии. Буняченко стоял на западном берегу, к которому текли и текли колонны. Тем временем подполковник Николаев блокировал — хотя и не без немалого труда — полковника из группы армий, который настаивал на том, чтобы переправившаяся на западный берег часть дивизии немедленно вернулась назад. Буняченко же попросту отказался говорить с полковником. Колонны продолжали следовать до глубокой ночи — маневр удался.